Читать книгу "Родная кровь - Ярослав Коваль"

– Пламя благословило вас, ваше высочество. Уверен, это заступничество вашего отца, он не оставил своё чадо в беде и болезни.

Принц промолчал. Слабость оставила его в одно мгновение, так же стремительно, как и слепота, появилось желание что-то делать – убеждаться снова и снова, что он обновился, что прежняя возможность вернулась к нему пусть и не в полном объёме, но в значительном. В комнате он первым делом поискал взглядом зеркало, заглянул в него – и вспомнил, что магическое зрение всё-таки отличается от обычного. Увы, теперь для него зеркало ничем не отличалось от стены из полированного мрамора или пластины матового металла. Увидеть себя Бовиас больше не мог.

Что ж, может, это и к лучшему.

– Вы действительно прозрели, ваше высочество? – спросила женщина, подавая ему свежие булочки, масло, творог и запечённые в меду ломтики яблок.

– Я вижу совсем иначе, чем зрячие люди, но вижу.

– Поистине, это великое чудо! Я счастлива, что удостоилась присутствовать при этом.

– Может быть, чудо, – медленно проговорил принц, пробуя ломтик яблока. – Может быть, всего лишь совпадение. Этого никто не может знать. Но я благодарен Пламени за возможность снова посмотреть на мир. Знаешь, мне кажется, я родился заново. Раньше даже не задумывался о том, как прекрасен наш Лучезарный. – Он взглянул на женщину внимательнее, задумчиво. – Кто ты? Ты монахиня?

– Нет, ваше высочество. Я на младшем послушании, прислуживаю. Собиралась остаться тут два года, а потом вернуться к семье, но, может быть, задержусь и на третий – из-за войны. Мой отец – ткач из Иштева, городка недалеко от Велла, ему будет трудно содержать ещё одного человека. С работой пока плохо, а здесь у меня есть крыша над головой и еда, одежда и всё остальное. К тому же работать на Храм – благочестиво, это дарит благословением всю семью.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– И ты не замужем?

– Нет, ваше высочество.

– Тогда я могу проявить к тебе интерес? Не примешь его за оскорбление?

– Разве принц может проявить интерес к такой, как я? – Голос у девушки задрожал.

– Почему же… Конечно, могу.

– Но я ведь… Некрасива. Я совершенно некрасива, поэтому отцу не удалось выдать меня замуж. Поэтому он отправил служить Храму именно меня – у сестры был жених…

Бовиас с усмешкой отвернулся от стола и жестом пригласил собеседницу присоединиться к угощению.

– Некрасива? А я не вижу. Для меня сейчас все люди красивы, и ты красива тоже… Понимаешь ли, я хочу, чтоб ты родила мне сына. Или дочь. Всё равно. Я хочу обзавестись наследником или наследницей на случай, если кто-нибудь снова задумает отстранить меня от Выбора, лишив какой-нибудь из естественных возможностей… Но ладно, оставим. Тебе будет сложно это понять, само собой, да и ни к чему. Просто – я хочу ребёнка. Полагаю, ты была бы не против родить мне кого-нибудь.

– Ваше высочество, я…

– У тебя очень мягкие руки. – Он поймал её ладонь и прижал к щеке чуть пониже повязки. – Я это и раньше почувствовал. Если у женщины мягкая рука, то и душа у неё тоже мягка. Я хочу для своего ребёнка мать с нежной душой, и только такую.

Он чувствовал, как стремительно приходит в себя – уже на третий день спокойно гулял в садике при странноприимном доме, прикасался к головкам цветов, кустам и спрятанным тут и там маленьким изваяниям святых угодников. Ренира, монастырская служанка, безропотно ставшая его любовницей, всего лишь ждала в стороне, на случай, если принцу вдруг что-нибудь понадобится.

Но ему почти ничего не требовалось.

Через неделю принесли наконец маску, которую он заказал у монастырских мастеров. Точёная из слоновой кости, она оказалась тёплой на ощупь и приятной к коже. Плотную повязку на глаза Бовиасу заменили тонкой батистовой полосой, и он стал носить маску. Хоть сам себя принц увидеть не мог, но, разглядывая изящное изделие из кости, искренне любуясь им, был уверен, что с этим украшением на лице больше никого не будет пугать. И, казалось бы, какое ему дело, привлекателен ли он в чужих глазах, или может напугать даже взрослого человека, что уж говорить о детях. А всё-таки приятно, когда от тебя не шарахаются. Даже с Ренирой он целовался, не снимая маски, и для уверенности заказал тому же мастеру ещё две.

А через время Бовиас потребовал бумагу, перо и чернила, попробовал писать и убедился, что вполне на это способен. Странно было разглядывать серые буквы на сером фоне и при этом всё отлично разбирать. Исписав несколько листов и убедившись, что он видит именно тот текст, который потом Ренира по его просьбе читает с того же листа вслух, принц написал письмо Гадару, поблагодарил его за своё спасение и заверил, что чувствует себя прекрасно. Подумал, что надо бы написать то же самое и Ианее, но не сумел себя заставить. В его нынешнем восприятии сестра, сумевшая так уверенно взять за горло почти весь Лучезарный, казалась ему слишком похожей на герцогиню Овеяния. Разумеется, он не хотел оскорблять её таким сравнением, но всё-таки… Неприятно.

Поэтому, поразмыслив, Бовиас написал графу Гиерона, давнему союзнику герцогини (от брата он уже знал, кто из прежних союзников остался верен Овеянию, а кто уже отступился), и постарался объяснить сложившуюся ситуацию. Он писал о том, что теперь сторонники её светлости больше не могут успокаивать себя соображениями, будто бы поддерживают также и кого-то из представителей королевской семьи. Он рассказывал, как мать пыталась заставить его поднять армию против сестры, и что сделала после того, как он отказался. Принцу чудилось, будто он совсем не искажает реальность, лишь чуть-чуть приукрашивает её, делает проще и понятнее для стороннего ума. Да и какая ему была разница, если перед ним стояла цель, и нужно было её добиваться. Если у Овеяния не останется союзников, Гадар при помощи Ианеи раздавит герцогиню с лёгкостью.

Или, по крайней мере, у них будут на то все шансы. Есть ведь ещё и он, Бовиас, который многое помнит об обороне герцогства и полосах обеспечения. С его помощью всё это можно будет пройти с минимальными потерями. Может быть, он даже уточнит для них местоположение каких-нибудь подземных ходов – Бовиас помнит, они там есть.

«Подумайте сами, – писал принц Гиерону, – если её светлость без колебаний поступила так с собственным сыном, то как она поступит с вами, когда вы станете не нужны, или же ей будет выгодно отступиться от союзника? Неужели вы думаете, такой человек способен сражаться за вас так же, как за себя? Этого не будет, и вы пожалеете, что стоите на одной стороне с Овеянием против всей королевской семьи. Отступитесь от герцогини, пока не поздно, изъявите преданность наследникам трона и будущему королю, кто бы им ни стал».

Он показал письмо настоятелю, который время от времени заходил к нему поинтересоваться здоровьем и побеседовать о Пламени.

– Что скажете – сильно ли изменился мой почерк?

– Очень сильно, ваше высочество, – ответил тот, внимательно изучив листок. – Я почти его не узнаю.