Читать книгу "Мужской роман - Ирина Потанина"

Это Игорь понял, столкнувшись глазами с притаившимся в глубоких морщинистых расщелинах колючим взглядом Ромула. Верин наставник поджидал Игоря в дальнем от лифта углу лестничной площадки. Стоял, не шевелясь, и молча наблюдал, как Критовский, внезапно для самого себя решивший вернуться домой, выходит из лифта и, позвякивая ключами, лезет в замочную скважину. Почувствовав присутствие постороннего, Игорь обернулся и панический страх на миг парализовал его.

«Нет! Мир не может быть таким жестоким! Только не она!»

С хорошими вестями старик бы сюда не явился.

— Нет, — Игорь уже говорил вслух, — Ведь, правда же, «нет»? С Верой ведь ничего не случилось? Она ничего не сделал с собой? Правда? Я готов платить за все, но не такой же ценой… Она ведь жива?

Ромул на несколько мгновений утратил свою невозмутимость. Суровые черты лица вдруг поплыли, сделались обычными старческими и удивленными до предела.

— Вы, часом, крышей не поехали, молодой человек? — недовольно проскрипел Ромул и даже постучал себе костящками пальцев по лбу, для убедительности, — Надо ж такое придумать. Что одна, что другой…

Образ сурового аскета-наставника, нарисованный Верой, моментально развеялся. Игорь смотрел на ворчливого старика с восточными чертами лица, но совершенно родным, советским образом мысли.

— Фильмов вы бесстыжих насмотрелись, что ль? — пожал плечами старик, — Я к нему с просьбой, а он, оказывается, и сам немного «того».

На этот раз накидать любого угодного смысла в загадочное «того» предстояло Игорю.

— Нет-нет, что вы, я в порядке. Просто испугался за Веру очень. Да вы проходите, — захлопотал Игорь, — О чем вы хотели попросить. Я к вашим услугам…

Ромул не пошевелился, но отвечать начал.

— Поговорить надо. Тебе с Верой.

— Это она просила передать? — кулаками в стены грудной клетки затараторила надежда.

— Нет. Это я так думаю. Кроме тебя, на неё никто влияния не имеет.

В этот момент Ромул сделался ужасно похожим на Жэкину маму.

— А в чем надо влиять?

— Вера хочет уехать. Отказаться от всего и уехать. Это глупо.

— Отчего отказаться, куда уехать?

— А ты не знаешь? — старик прищурился. Игорь отрицательно помотал головой, — Раз не знаешь, значит, зря я сюда пришел. Извини. Значит, и ты уже не влияешь.

Старик развернулся и неспешно двинулся вниз по лестнице.

— Стойте! — в два прыжка Игорь оказался впереди Ромула, порезался о гневный взгляд старика, отошел с дороги и засеменил радом, — Может, влияния я и не имею, но знать должен. Поймите же… Остановитесь, объясните толком…

— Куда уезжает, — не знаю. Знаю только, что от своей доли наследства она в пользу Яны отказывается. А Яне той, между прочим, и так половина всего завещана. Жить будет безбедно до самой старости. Так и врачи, что оперировали, и нотариус, у которого завещание, говорят. Вере тоже часть наследства полагается… Зачем же добровольно в голодранцы идти?

Игорь не знал, что ответить. Он прекрасно понимал Веру.

— Видимо, Вера хочет начать все с нуля. Начать новую жизнь, избавившись от долгов предыдущей. Совсем избавившись, — неизвестно зачем начал оправдательную речь Игорь.

— У этой девочки всегда были странные представления о долге. И в этом моя вина. Не тому учил, не туда вел… Впрочем, вас, я так понимаю, это больше не касается…

— Она считает себя виноватой в смерти Сана. Думает, что должна была броситься вместо Яны. Думает, вы презираете её за то, что она не бросилась. Она очень дорожит вашим мнением о себе, — Игорь проводил Ромула до машины.

— Презираю?! — Ромул замер на несколько секунд, и забурчал себе под нос, — Мда… Действительно, странные представления о долге. Она что, телохранитель что ли? Сам виноват… Я во всем виноват… — потом снова обратился к Игорю, — Скажи прямо, ты сможешь её остановить?

— Если она что-то решила, её не следует останавливать, — Игорь неожиданно улыбнулся, — Сейчас ей так нужна самостоятельность… И это, наверное, правильно. Тяжело для меня, но нужно ей. Это верно…

— И для меня тяжело, — выговорил старик, болезненно морщась. Потом собрался и выдавил из себя решительное, — Но жить-то ей. Я умываю руки!

Говорить было не о чем. Взаимопонимание отдавало горечью. Вынужденная политика невмешательства несла с собой боль, которая ничуть не уменьшала своей тяжести от увеличения количества принимающих её.

Так они и стояли, соболезнуя друг другу взглядами. Скорбные, молчащие, торжественные. С умытыми напрочь руками…

* * *

Итак, Вера уезжает. Вера уезжает. Насовсем уезжает. Бросает все. И уезжает. Оставляет все Яне и уезжает. А его, Игоря, она кому оставляет?

Засыпая, Игорь вдруг понял, зачем было нужно сумасшествие сегодняшнего дня. Бесконечные звонки, чужие тайны, нелепые разговоры. Старина-телефон спасал хозяина. Намеренно не оставлял Игорю ни минуты для уединения. Потому что точно знал: тому Игорю, что только что узнал о непоколебимом решении Веры, наедине с собой оставаться нельзя. Бесконечные дерганья телефонных собеседников смягчили удар. Размыли во времени осознание безнадежности ситуации и тем самым спасли Игоря от…

«Сказание о том, как телефонный аппарат предотвратил самоубийство хозяина» — мелькнуло в голове у Игоря.

Потом подумалось, что предложение это сильно смахивает на название главы в романе. Да. Если бы Игорю взбрело в голову описывать сегодняшний день, то назвал бы он описание именно так. И взбрело. Через несколько минут Критовский уже воевал с музами за конкретные слова. Музы уверенно побеждали, не отдавая противнику ни крохи из своей собственности, не даруя ни единого «точного» предложения или меткого эпитета. Но Игорь не сдавался.

Так впервые Критовскому взбрело в голову писать книгу. Описание происшедших событий, являющееся, вместе с тем, посланием к Вере. Пусть знает, пусть вспомнит, пусть поймет… А, если нет? Тем более, нужно писать. Ведь не зря же все это было. Ведь нужно же, чтобы осталось в вечности хоть что-то от их любви. Игорь не умел менять судьбу, не умел также останавливать время… Но он умел запечатлять происшедшее. Заковывать обрывки воспоминаний в слова, удерживая их и не позволяя испаряться навеки.

Вы молчите! Вы там и не были!

Не любезно я соболезную.

Нет. Царапаю быль до небыли.

Чтоб не канула. Спорю с бездною.

Кроме того, написание книги позволяло Игорю во многом лучше разобраться самому.

Правда, реальности это занятие наносило непоправимый ущерб. Игорь ею попросту не интересовался. Телефон он так и не включал. На улицу не выходил. Строчил текст, как умалишенный.

И ведь главное, писалось! Понимаете, действительно писалось… Потому, что было зачем и о чем. С самого начала пообещав записывать одну только правду, Игорь ощутил теперь явное преимущество такого писательства. Не нужно было состязаться с творцом, охотиться за красивыми сюжетными ходами, мучаться над содержанием. Вспомнил, нашел слова, записал. В этом записывании Критовскому виделись теперь не столько технологии журналиста-профессионала, сколько его личный, Игоревский, долг. Долг перед Верой, перед теми, кто показал их с Верой друг другу, перед тем, кто создал тех, кто показал…