Читать книгу "20 лет дипломатической борьбы - Женевьева Табуи"

* * *

По возвращении в Париж Дельбос находит телеграмму от Андре Франсуа-Понсэ. Он предупреждает министра, что Гитлер собирается в самое ближайшее время захватить Австрию.

Тогда Дельбос в полном согласии с Энтони Иденом пытается добиться принятия совместной декларации о защите Австрии.

Слишком поздно!

Иден подает в отставку, ибо на угрозы фюрера Невиль Чемберлен отвечает:

«То, что происходит к востоку от Рейна, Англию не интересует».

* * *

– Не будем проявлять героизм ради Австрии, лучше укроемся за нашей линией Мажино, – заявляет П.-Э. Фланден во французском парламенте.

Одобряя эти слова, пацифистски настроенный профсоюз учителей вторит этому:

«Мы предпочитаем получить пощечину, нежели пулю в лоб!»

А дни бегут.

* * *

Несколько недель спустя, 21 февраля 1938 года, в испанском посольстве в Париже происходит один из завтраков, регулярно устраиваемых послом для членов французского парламента и политических деятелей, которые еще поддерживают дело несчастных испанских республиканцев. Последние все еще отчаянно сражаются на фронтах Мадрида, Толедо, Теруэля.

Эррио прибывает с опозданием. Он коротко рассказывает:

– На Кэ д’Орсэ сильно встревожены большой речью, произнесенной Гитлером вчера вечером, в которой он потребовал – вы слышали, в каких выражениях! – присоединения к рейху трех миллионов чехословацких немцев.

Тягостное молчание.

Какое-то чувство глубокого волнения с самого начала царит на этом завтраке.

Справа от Эррио сидит знаменитая Долорес Ибаррури, Пассионария, великая вдохновительница испанского сопротивления.

Красивое лицо с правильными чертами и большими выразительными темными глазами. Одетая в простое черное платье из грубошерстной ткани, она чрезвычайно изящна, и ее сходство с Элеонорой Дузе поразительно.

Говорят, что ее красноречие неотразимо. Присутствующие парламентарии хотят услышать ее.

Посол призывает к тишине.

Скромным жестом Пассионария отодвигает свой стул и начинает говорить.

За исключением двух или трех человек, никто из гостей не понимает испанского языка, и тем не менее лица всех присутствующих становятся строгими, сосредоточенными, у некоторых на глазах навертываются слезы.

И когда она снова садится за стол, тишина еще длится некоторое время.

Усаживаясь несколько минут спустя в свой автомобиль, Эррио с глубоким убеждением говорит:

– Красноречие – какое все же это подкупающее искусство! Никто из нас не понял ни единого слова из того, что говорила Пассионария, и тем не менее все мы взволнованы до глубины души!

* * *

Одиннадцатое марта 1938 года, Елисейский дворец, 10 часов вечера.

С озабоченным видом Леон Блюм стремительно взбегает по лестнице главного входа сквозь строй фотографов. Президент республики Лебрен поручил ему сформировать новое правительство. Министерство Шотана было свергнуто накануне сенатом.

Леон Блюм прибыл, чтобы изложить президенту республики трудности, с которыми ему приходится сталкиваться.

Альбер Лебрен чрезвычайно взволнован молниеносно быстрым развитием международных событий.

Он держит пачку телеграмм, только что пересланных ему с Кэ д’Орсэ. В них рассказывается о совершенно невероятной сцене между Шушнигом и Гитлером, во время которой последний угрожал несчастному канцлеру Австрии. Едва дав ему время проглотить скудный завтрак, Гитлер приказал своим генералам войти, чтобы показать главе австрийского правительства тщательно разработанные планы бомбардировки главнейших австрийских городов и даже уничтожения некоторых из них. В последней телеграмме сообщалось, что Шушниг почти покорился, согласившись предоставить нацистскому министру Зейсс-Инкварту важный пост в своем кабинете…

Альбер Лебрен встречает Блюма словами:

– Итак, маленькая Австрия с ее семью миллионами жителей (из которых более половины, как уверяют, настроены в пользу аншлюса) осталась одна лицом к лицу с рейхом и его шестьюдесятью миллионами жителей… Какая драма… Вчера с трибуны нашего парламента Ивон Дельбос правильно сказал, что «Франция не смогла бы оставаться безучастной к судьбе Австрии». Но, по-видимому, как показывает зондаж, проведенный нами в дружественных и союзных странах, они весьма мало склонны к вмешательству!

Потрясенный Леон Блюм своим глухим голосом замечает:

– Через несколько часов ультиматумы Гитлера обрушатся на канцлера Шушнига и его отставка неминуема. Новый австрийский министр внутренних дел нацист Зейсс-Инкварт готовится занять его место.

Президенту республики, беспокоящемуся по поводу трудностей, встающих на пути создания правительства национального единения, единственно только и мыслимого в условиях чрезвычайных обстоятельств, Леон Блюм отвечает:

– Кроме правых, все партии согласны! Через несколько минут я как раз собираю в парламенте на секретное заседание двести парламентариев от этих партий.

* * *

Часом позже в Берлине маршал Геринг, задержавшийся на приеме у Гитлера, заставляет себя ждать в Доме авиации, куда приглашен на представление балета дипломатический корпус.

* * *

В то же самое время в Париже Леон Блюм обращается к парламентским представителям правых партий:

– Господа, нужно создать Священный союз. Левые партии дали свое согласие. Вена с минуты на минуту будет оккупирована! К сожалению, совершенно ясно, что завтра немецкие войска будут в Праге, а затем, может быть… вскоре и в Париже! Объединимся же, создадим правительство национального единения!

Предложение социалистического лидера встречается завываниями, чередующимися с грубыми ругательствами и выкриками: «Долой евреев! Блюм – война!..»

Председатель партии «Альянс демократик» Фланден восклицает:

– Правые партии не сотрудничают с коммунистами. Но эти партии представляют миллион пятьсот тысяч рабочих и крестьян, которых вы не имеете права лишить участия в национальной жизни страны, ибо вы нуждаетесь в них для увеличения производства вооружения.

* * *

В Берлине к этому времени окончилось представление балета, и Геринг принимает поочередно каждого из послов.

И каждому он говорит:

– Отсутствие добросовестности со стороны канцлера Шушнига заставило нас действовать таким образом, как мы только что поступили!

На это даже наиболее прогитлеровски настроенный из послов, англичанин Невиль Гендерсон, возражает:

– Но, господин маршал… если даже канцлер и был недостаточно благоразумен, разве это основание для того, чтобы Германия совершила столь грубое насилие?

– Слишком поздно, – отвечает Геринг. – Гитлер уже выехал из Берлина, чтобы завтра утром вступить в Вену.