Читать книгу "Секс с экс - Адель Паркс"

Я чувствую себя преданной. Поруганной. Грязной.

А Кэти Хант довольна. Ее приподнятое настроение граничит с сексуальным возбуждением. Она пытается его скрыть, когда обращается к Джошу.

– Джош, что вы скажете по поводу увиденного?

Здесь нет победителей.

Бедный Джош. Он смотрел все выпуски «Секс с экс», но мне – его бывшему другу – ясно, что он не сознавал, какое унижение, горе и боль ожидают того, кто откроет этот ящик Пандоры. Я чувствую то же самое, только вдвое сильнее.

Как могла я думать, что созерцание смятых простыней – это развлечение? Как могла убивать любовь мелочной сплетней и делать из предательства забаву?

Джош пришибленный и будто постаревший. Он пытается изобразить милую улыбку, но у него не получается. Вся студия вздыхает. У него такой вид, как будто он сейчас заплачет. О господи, он же плачет. Я не могу это видеть.

– Как я уже сказала, Джокаста Перри была приглашена на шоу, но отказалась прийти.

– Это наглая ложь. Я обращусь к своим адвокатам, – бросаю я, но знаю, что ситуацию нельзя поправить. На «ТВ-б» все просчитано. Даже если я подам в суд за вторжение в частную жизнь, им это будет выгодно.

– Тем не менее у нас есть интервью с ней. Они показывают материал, который сняли на совещании, где я говорю о «Секс с экс». Тут я без маски, потому что это было снято для телевидения как реклама шоу. Я нагло смотрю в камеру и говорю:

– «Секс с экс» – это нечто непревзойденное. Дерзкое, смелое, непристойное и более чем забавное. – Но я знаю, что миллионы зрителей, которые это видят, думают, что я говорю о Даррене.

– А теперь слово Даррену Смиту, – сияет Кэти.

Крупный план Даррена, проводившего меня до метро. Даже черная полоска на его глазах не делает его смешным – он выглядит как современный Одинокий Рейнджер. Он взбегает вверх по ступеням, эти кадры повторяют три раза подряд. Добежав до конца лестницы, он подпрыгивает, выбросив над собой руку, смотрит на меня и говорит:

– Смело и более чем забавно, – опять выбрасывает руку. – Более чем забавно, – и все повторяется снова.

Пошли титры. Иззи и мама молчат. Я выключаю телевизор.

– Что значили эти последние кадры? – спрашивает мама.

– Так ты… ты… – пытается произнести Иззи. – Ты думаешь, что Даррен все знал?

Я бросаю на нее убийственный взгляд, и она опускает глаза.

Наконец я говорю:

– Как они могли такое подстроить? Ненавижу их всех. Ненавижу телевидение.

– Ты сама это придумала. Это твое дитя, – неделикатно напоминает Иззи.

– Это не дитя. Дети добрые. Это старший брат Франкенштейна. – Я знаю, она одобрит мои слова. И еще я знаю, что она права.

Глаза у меня слипаются от усталости, голова болит. И мне очень холодно. Я тащусь в спальню и приношу оттуда джемпер и какие-то носки. Мама и Иззи сидят в гостиной в тех же позах, недвижные, как статуи. Наверно, этот холод у меня внутри.

– Ты думаешь, что Даррен тебя подставил? – домогается Иззи.

– Нет. – Да как ей только это в голову пришло.

– Ты уверена?

– Я надеюсь. Я ему верю, Иззи.

– Мне кажется, он слишком легко тебя простил. Он же не святой. Похоже, что он просто тебе отомстил.

– Ты ошибаешься. – Он не мог притворяться. Я знаю, что он был со мной честен. И на вечеринке, и около реки, и в отеле. Он, слава богу, мой жених.

Надеюсь.

Несмотря на все виденное, я ему верю. Я помню, как он пел перед зеркалом в ванной, и как я вытирала мыльную пену с его спины, и как он чистил утром свои туфли. Я не позволю кадрам из программы заменить эти живые образы. Я знаю, чего хочу.

Зазвонил телефон. Мама зря сняла трубку. Это журналист из «Миррор». Я беру из ее рук трубку и кладу на рычаг. Телефон тут же звонит снова. Я выдергиваю его из розетки.

Иззи выглядывает в окно. Там, наверное, уже собралась толпа.

Я думаю о тех, кто должен был готовить эту программу. Бейл, конечно же, дал добро. Но Бейл меня не предавал. Предательство предполагает хоть каплю человечности, а Бейл подчиняется животным инстинктам. Он всегда был мне гадок, и можно не сомневаться, что он пошел на это ради рейтинга. Он отправит родную мать на панель, если будет уверен, что из этого можно состряпать шоу. Но он недостаточно умен, чтобы придумать все это.

Это Фи.

Она знала, как я отношусь к Даррену. И очень уж хотела помочь мне с вечеринкой. Я уверена, это она предложила Бейлу устроить вечеринку. Конечно – иначе откуда бы у нее взялось свободное время на «помощь»? Бейл любит, чтобы его подчиненные были завалены работой. Она рассылала приглашения, а с рассылкой или чем-то подобным она не ошибается никогда. Как Фи могла так со мной поступить? Я думала, мы подруги.

Но разве мы дружили?

Была ли я ей настоящей подругой? Когда она пришла на студию, то так старалась мне понравиться, но я дала ей понять, что у нас исключительно деловые отношения. Я видела, что она очень умна и амбициозна. Она могла меня обойти. И вместо того чтобы развить ее потенциал, ввести ее в коллектив, поощрить, я стала ее давить. Я научила ее только жестокости, эгоизму и самовлюбленности.

И она все это неплохо усвоила.

Дело не только в Фи.

Дебс и Ди должны были делать рекламу передачи.

Джеки тоже помогала, потому что у прессы есть мой телефон и адрес – те личные данные, которые были только у Джеки.

Кэти Хант с наслаждением сделала из меня шлюху, а ведь я ее продвигала! Что я ей сделала, чем обидела? Может, она просто считала, что я ее законная добыча.

Том и Марк, должно быть, имели на меня зуб, потому что я с ними спала, а потом бросила. А Грей – потому что не спала.

Хитрый Рики, ему-то что я сделала плохого? Не заметила, как он очарователен в новой рубашке «Дизель»? И тут я вспомнила, как не помогла ему уладить изменения графика с директором-гомофобом. Обещала приехать на переговоры, но осталась с Дарреном, и даже не вспомнила, что нужно отменить встречу. Исполнительный директор не простил Рики и теперь всячески отравляет его существование. А Рики явно подумал, что я его нарочно подставила.

А Джек, оператор? А редактор? А звукооператор Майк? «Микрофон Майк», как мы смеялись над ним, просто умирали от смеха. А Джен, режиссер по спецэффектам? Я делилась с ней «Кит-Кэт»! А когда нужно было выбирать, все меня предали.

Все это грустно, но самое худшее в том, что я это заслужила. Меня не удивляет, что ни одному из них я не смогла внушить уважение. Потому что я насаждала недоверие, непорядочность и жестокость. Со мной так плохо обошлись, потому что я сама плохо относилась к людям.

Мама и Иззи смотрят на меня настороженно, ожидая, как на меня подействует убийственный коктейль обиды и унижения. Они ждут, как я скажу, что никогда никому больше не буду верить. И что если прежде я была лишь осторожна, то отныне стану неуязвима. Их не удивит, если я захочу уехать из страны, туда, где мое непроницаемое равнодушие вступит в битву с незнакомым языком. Они ждут, что я впаду в бешенство и поклянусь, что никогда-никогда не буду ни с кем откровенничать, не буду никого уважать и любить.