Читать книгу "Книга с множеством окон и дверей - Игорь Клех"

Однако еще в конце XIX века был сделан следующий после зверинца и зоосада шаг к воссозданию Эдема на земле. В 1872 году все теми же американцами был основан первый в мире Йеллоустоунский Национальный Парк, площадью около миллиона гектаров. Сегодня национальных парков в разных странах, если еще прибавить к ним близкие по своему назначению природоохранные заповедники, насчитывается свыше двух с половиной тысяч. Главное их достоинство, что звери не изымаются из естественной среды обитания и ведут привычный для своего вида образ жизни. То, что порознь представлено в наших зоологических и ботанических садах, в ландшафтных парках, здесь оставлено на своих местах, в первозданном виде, и люди — только прилично ведущие себя гости в этих удивительных мирах.

ЗВЕРИ И МЫ

На протяжении почти всей своей истории человек неизменно предстает в окружении животных. Практические мотивы и выгоды от их использования — начиная с охоты, скотоводства и применения труда прирученных животных, — совершенно очевидны. Но очень интересно также проследить, какие последствия такое близкое соседство имело для нашего сознания?

Человек — самое странное из порождений Природы, единственное из всех живых существ, не принадлежащее ей целиком и занимающее совершенно особое место в ней. О загадке его эволюции, скорее похожей на цепь революций, существует много версий: первопричиной тому радиация, Бог, инопланетяне, прямохождение, труд или еще что — бог весть. Как бы там ни было, и сегодня всякая человеческая особь на какой-то почти космической скорости, но скрупулезно, воспроизводит весь процесс собственного происхождения. Вначале биологического — от слияния двух клеток, через беспозвоночного головастика, до подобия космонавта в материнской утробе. А уже после рождения — воспроизводит историю становления человека (всем известные случаи со всяческими «маугли» подтверждают, что человеком новорожденному еще только предстоит стать). Младенец повторяет все основные моменты в истории своего вида: разделение функций передних и задних конечностей, нелегкий переход к прямохождению, освоение орудий, словесной речи и т. д. В детстве он окружен так называемыми игрушками: погремушки, куклы людей, фигурки животных, юла, уменьшенные предметы человеческого обихода, машинки. Сравнительно с прежними временами, сегодня в непосредственном окружении человека животных практически не осталось. Однако весь человеческий космос по всем направлениям пронизан их символическим присутствием: на ночном небе и в календарях знаки «небесного зверинца» — Зодиака. Не сомневаясь, что нас поймут, мы говорим «осоветь» или «он набычился», «он голубит ее» или «какая скотина!». Мы сходу понимаем, что рюмка, обвитая змеей, указывает на аптеку; что ягненок на плечах, или Агнец, означает самопожертвование Бога; каждому евангелисту у нас придан свой зверь — и свой имеется в Апокалипсисе; чертей и прочих демонов мы наделяем рогами, копытами, хвостами и резким зловонием; своим детям даем читать сказки о животных, чтоб Маши знали, как им уйти от Медведя, а Красные Шапочки — о чем не следует разговаривать с повстречавшимся Серым Волком; увидев изображение белоголового орлана, ждем немедленно американского гимна, а панды — китайского ресторана. Не говоря уж о драконах, единорогах и двуглавых орлах.

Первобытные людские племена чаще всего считали себя произошедшими от конкретного животного и почитали его как своего прародителя. В XIX веке такого символического предка ученые-антропологи назвали «тотемом», позаимствовав слово у североамериканских индейцев. Бывают также индивидуальные тотемы, называемые «нагуалями». И действительно, нам нечто важное способно сообщить о человеке его прозвище, такое как Великий Змей, Быстрый Олень или Соколиный Глаз, но еще больше способно поведать о внешности и предполагаемом поведении человека чье-то замечание, что он походит, скажем, на медведя, грызуна или верблюда. Искомую точность, грациозность и экономность движений перенимают у животных некоторые школы танца и восточных единоборств. Богатейший и разнообразный мир животных, как мир неких качеств, проявленных в высшей, превосходной степени, изначально служил людям для целей познания и овладения миром. Об этом же свидетельствуют дошедшие до нас наскальные рисунки, 80 % которых составляют изображения животных. Мы пришли, или, точнее, возникли в мире, уже заселенном животными, и нам не так трудно было их понять, так как аналогичный зверь сидел и продолжает и сегодня оставаться в каждом из нас. По мере успехов человека в расподоблении себя с животными и создании невиданной на земле цивилизации знание об этом он старался в себе подавить. Поэтому такими оглушительными скандалами явились столетие назад теории Дарвина и Фрейда. Они пробили брешь в возгордившемся и коснеющем сознании человека. Отдельным уроком послужили самоуничтожительные войны XX столетия. Сегодня то, что говорит наука о человеке и животных, уже не воспринимается нами столь болезненно.

А она говорит нечто такое, что опрокидывает сложившиеся стереотипы: что невозможно четко и однозначно отделить живую природу от неживой, живую от одушевленной, а одушевленную от собственно человека. Иначе говоря, что существуют переходные состояния вещества и промежуточные формы жизни. Что растения, например, обладают в самом элементарном виде зачатками психики, и комнатные цветы, скажем, способны отвечать моментальной негативной реакцией на внезапную гибель креветок в отгороженной стеклом кастрюле с кипящей водой — как бы из «солидарности» со всем живым (есть эксперименты, неоднократно фиксировавшие при помощи приборов и датчиков наличие такой реакции). Что так называемый триумфальный крик серых гусей совершенно аналогичен по значению проявлениям персональной любви, дружбы и патриотических чувств среди людей. Что шимпанзе способны освоить язык жестов на уровне трех-четырехлетних детей и общаться на нем с экспериментаторами. Что подрезание ушей и хвостов у породистых собак настолько же ограничивает их способность к общению, что и вырезание языка у людей. Что некоторые виды высших животных способны не только распознавать и соответствующим образом реагировать на знакомые слова, но также различать геометрические фигуры, осваивать элементарные понятия и решать простейшие логические задачи; интуитивные же способности отдельных особей граничат с телепатией, если таковая только существует в природе. Все это совершенно меняет всю оптику человеческого пребывания на Земле.

Благодаря успехам этологии, науки о поведении животных, приходится признать, что животные не только способны сбиваться в стада и объединяться в стаи, но и применять орудия и образовывать некие подобия устойчивого социального устройства (в особенности приматы), воевать, жить моногамно либо однополо, демонстрировать признание своей вины, горевать от смерти близких, в некоторых случаях жертвовать собой и даже сохнуть и чахнуть от любви к единственному и никем не заменимому партнеру (например, серые гуси). Как выразился один выдающийся зоолог, в психическом отношении высшие животные похожи на чрезвычайно эмоциональных людей с крайне ослабленным интеллектом. Подобное сужение сознания, потеря памяти, утрата идентичности случаются у людей при контузиях. То есть солнце светит как бешенное, а ты не знаешь, кто ты такой, как здесь очутился и всему должен учиться заново. С той только существенной разницей, что животные не теряют при этом физической ловкости. Могучие инстинкты понуждают их быть целеустремленными, а жестокий естественный отбор превращает каждую взрослую особь в чемпиона по выживанию. Вкупе с целесообразностью телосложения все это делает их фантастически красивыми внешне. Однако, кроме половых партнеров и смертельных врагов, эту красоту, кажется, способен оценить на земле только человек — приподнявшийся над собственными инстинктами единственный из участников, кто способен стать зрителем и потрястись ужасающей красотой мироздания.