Читать книгу "Смеющийся волк - Юко Цусима"

На это префектуральные власти ответили, что положение с продовольствием в данный момент весьма сложное и вряд ли что-то можно сделать. Тогда отчаявшиеся демонстранты, предводительствуемые матерями с детьми за спиной, ворвались в губернаторский кабинет, уселись там на полу и сами приняли участие в переговорах, отчего обстановка накалилась до предела. Демонстранты кричали: «Нам сегодня уже и обедать нечем! Сделайте наконец что-нибудь! Дайте нам хоть какой-то еды!» В конце концов в префектуральном собрании демонстрантам выдали из неприкосновенного запаса пятьсот мешков сухарей…

* * *

… Двое ребятишек лежали, сцепив ручонки, в тесноте и в темноте — и дрожали. Это были голенькие младенцы. Они были закутаны в грязные тряпки, поверх которых ещё были обёрнуты старые газетные листы. У них не хватало силёнок на то, чтобы вылезти отсюда наружу и так спастись. Ручки и ножки у них тряслись. Иногда они слабо всхлипывали, плакали и пытались посасывать друг у дружки то палец, то ухо — вместо материнского соска. Нора, в которой они находились, некоторое время продолжала сотрясаться, будто кто-то покачивал её исполинской рукой. Покачивание сопровождалось странными шумами. От сильных качков малыши сталкивались и разражались плачем. В норе чувствовалась вибрация от колёс проезжающего транспорта, в воздухе висел запах машинного масла. Иногда вдруг мелькал яркий свет, пугая малышей, и веяло холодом так, что у них перехватывало дыхание. Самые разнообразные звуки доносились сюда: голоса мужчин и женщин, звонки велосипедов, гудки автобусов, визг тормозов, ребячье пение, удары колокола — то ли из церкви, то ли из школы, шаги пешеходов, свистки постового полицейского, музыка, льющаяся из динамиков.

Там, где лежали младенцы, слегка пахло мандаринами — но не мандариновым соком, а жухлой мандариновой кожурой. Малышам казалось, что они находятся в ящике с мандаринами. Им хотелось думать, что они лежат в люльке, которая сделана из ящика от мандаринов. Конечно, они ощущали себя, как брошенные щенки. Неужели их действительно хотят бросить?! А кто же качает люльку-ящик? Их мама? Наверное, от тяжести их тел люлька стала тяжелее обычного ящика, наполненного мандаринами. Если до них доносятся звуки снаружи, то, может быть, кто-нибудь там услышит и их плач?.. Наверняка, если люди услышат плач младенцев из ящика, они всполошатся, поднимут тревогу. Хотя, наверное, их плач слишком слабенький: если кто его и услышит, то примут за кошачье мяуканье. Малыши смотрели друг на друга. Внутри ящика, за этим тряпьём и газетными листами, в плывущих световых бликах лиц было не разглядеть. А может быть, младенцы вообще уже были мертвы? Плакали они как живые — просто потому, что намеревались поплакать. И дрожали, потому что вознамерились подрожать. А также вознамерились послушать шумы и почувствовать запахи. Может, и так, а может, и не так…

Ящик стал качаться в определённом ритме. Похоже, тот, кто нёс ящик, шёл размеренным шагом. Послышался автомобильный клаксон. Издалека донёсся скрежет трамвая. К запаху жухлых мандаринов примешались дух мокрой земли, сладковатый запах деревьев. Шумы городской улицы стали затихать вдали. Вместо запаха материнского молока младенцы принюхивались к запахам земли и деревьев. Втягивали воздух, будто пытаясь наполнить им пустые животики. Послышалось карканье вороны, потом донеслись голоса каких-то водяных птиц. Возможно, неподалёку был пруд. Прислушавшись, младенцы могли различить, что человек, нёсший ящик, пошёл по гравию. Для усталого путника идти по гравию было тяжело.

Ритм шагов, доносившихся до младенцев, постепенно замедлялся. Слышался шорох — подошвы туфель загребали гравий. При этом ящик весь перекосился: нёсший его человек — может быть, оттого что слишком устал и не мог больше терпеть, — стал сильно размахивать люлькой. При этом младенцы в тесном ящике каждый раз сталкивались, ударялись головками, плечиками или грудками. Откуда-то сверху до них доносились приглушённые тяжкие сетования. Младенцы слушали: вздохи, стоны, всхлипы, рыдания. Все трудноразличимые на слух и принадлежащие как будто бы одной женщине — но точно было не разобрать.

Вдруг ящик резко качнулся слева направо и обо что-то стукнулся. Наступила тишина. Пахло травой. Кто-то снял крышку с ящика, раздвинул газеты и тряпьё. В глаза ударил свет. Младенцы зажмурились и сжались в комок от этого ослепительного света. Но над ними сразу же нависла круглая тень. Это, наверное, была тень от головы женщины.

Спутанные космы свисали вокруг её лица, как водоросли. Малютки вглядывались в это лицо. Рот её отсвечивал зелёным, глаза отсвечивали зелёным. Слышно было, как падают одна за другой капли зеленоватой воды. Малютки вглядывались в лицо женщины. Наверное, это их мама? Она стала тенью, и теперь выражения её лица было не разобрать. Ветер шевелил её волосы, и они, переливаясь, пышной волной трепетали в падавших сзади солнечных лучах. Глаза у неё тоже были с зелёным отблеском. Зеленоватые капли падали на лбы и ручки младенцев. Глубоко вздохнув и сделав долгий выдох, женщина снова завернула малышей в лохмотья пополам с газетной бумагой и закрыла ящик.

Снова наступила привычная темнота, и малютки, расслабившись, повернулись личиками друг к другу.

Неужели эта женщина — может быть, их мама — ушла и бросила их здесь? И теперь они должны будут умереть медленной смертью? Женщина, наверное, плакала? Какие же муки она, наверное, испытывала!.. Сама ли она решила, что ей ничего другого больше не остаётся, как избавиться от младенцев таким способом? Что же она выбрала вместо своих детей? С чем собиралась жить дальше? Младенцы ещё ощущали на себе влагу её слёз. Женщина, наверное, всё ещё плачет? А может быть, бросив их здесь и избавившись от бремени, она впервые за столько месяцев почувствовала облегчение и теперь улыбается, подставив лицо солнечным лучам?.. Малютки, приняв на себя все прежние страдания женщины, теперь вместо неё проливали слёзы. И ещё они описались. Чем более мокро становилось в ящике из-под мандаринов, тем холоднее было младенцам. От холода и голода они плакали тоненькими голосами. А может быть, женщине только казалось, что они плачут? Может быть, в ящике лежали тельца уже мёртвых младенцев? Может быть, она сначала придушила их подушкой и уже мёртвеньких положила в ящик из-под мандаринов? Сколько же она дала им пожить после того, как произвела их на свет? Всего день? Неделю? Месяц? Любой срок был для неё сплошным мучением. Куда же теперь собиралась идти женщина? Ей ведь надо будет ещё долго сцеживать молоко из набухшей груди — где-нибудь в туалете или на кухне.

Двое младенцев лежали, закрыв глаза и обнявшись. Тельца их остыли и затвердели. Они уже не чувствовали холода. И есть уже не хотели. Они погружались в приятный безмятежный сон. Растерзают ли их бродячие собаки или оставят на поживу воронам, или тельца их так сгниют в ящике, самим младенцам сейчас было уже всё равно.

1945 г.

… В декабре в приют было доставлено восемнадцать брошенных младенцев-мальчиков и четырнадцать девочек. Среди них некоторые в возрасте десяти дней от роду, некоторые — двадцати пяти дней. Тринадцать младенцев, уже не имевших сил сосать молочко, умерли. На сегодня по Токио и области в приютах насчитывается 340 брошенных младенцев и подкидышей.