Читать книгу "Сорные травы - Наталья Шнейдер"

Откуда-то сверху спланировал голубь, уселся на ограждении крыши. Я с любопытством уставилась на него – вот и лабораторная крыска пожаловала. Говорят, когда-то в шахтах держали клетки с канарейками – маленькие птички реагировали на снижение количества кислорода куда раньше, чем люди начинали чувствовать недомогание. За неимением канарейки сойдет и голубь. Ну?

Голубь, нахохлившись, таращился в пространство и подавать какие-либо очевидные признаки нормального (или ненормального) самочувствия не собирался. Навскидку увидеть, насколько ровное дыхание у такого тельца, – задачка для экстрасенса, от идеи поймать и прощупать пульс я отказалась после полутора секунд размышлений. Еще не хватало сверзиться с крыши – у меня-то крыльев нет.

Голубь сидел. Молча и неподвижно. Я сидела не менее неподвижно и смотрела на него. Как себя ведут птицы при недомогании – падают? Дурдом, честное слово. Готова поспорить, не было бы у меня высшего медицинского образования – не придумывала бы сейчас идиотские вопросы. Раз не падает – значит, живой, и незачем создавать проблемы на ровном месте.

Я поерзала затекшей задницей по крыше, плюнув, выпрямилась. Голубь сорвался с насеста и спланировал вниз. Так, значит, здесь дышать можно, а дальше? Я осторожно подобралась к краю, вцепилась в ограждение. Кашель одолел, как всегда, совсем не вовремя, птица исчезла из поля зрения. Наконец, отдышавшись, я обвела взглядом двор, стараясь не замечать человеческих тел. Голубь подошел к буханке, выпавшей из старушечьей авоськи, и начал клевать. Я ждала. Голубь насыщался. Вскоре откуда-то с неба спустилась еще стайка, налетела на хлеб, толкаясь и ругаясь по-своему. Все как у людей. Я стащила с лица ветошь, попыталась принюхаться. Ничего. Ни запаха хлора, ни ощущения свежего воздуха. Какое-то время придется пожить без обоняния, если вообще имеет смысл говорить о «пожить». Что ж, сегодня-завтра будет видно, а пока я не собиралась паниковать из-за того, что все равно не смогу изменить. Страшно, чего уж там, – и очень хочется надеяться, что пронесет. Но портить последние – если они и в самом деле последние – часы жизни истерикой просто глупо. Отчаянно зачесались щеки, я потерла сухую, шелушащуюся кожу. Снявши голову, по волосам не плачут, но в зеркало, пожалуй, смотреться не стоит.

Я достала телефон.

«Внизу, похоже, можно дышать. У тебя как?»

«Пока не знаю. Ты не на себе проверяла?»

«Нет. Там голуби».

«Оливковую ветвь не принесли?»

Черт, жаль, не голосом общаемся. Хотела бы я сейчас услышать его смешок, и чтобы муж знал, а не догадывался, что я улыбаюсь. Смайлик – не то. Совсем не то.

«Я что, похожа на праведного старца? Спускаюсь, надоело на крыше штаны просиживать».

«Хорошо. Сейчас приеду».

«Уверен, что у тебя чисто?»

«Должно быть. На мусорных контейнерах воробьи сидят. Жди меня».

«Осторожней, в машине может сохраниться опасная концентрация».

«Не дурак. В подъезде тоже, имей в виду».

«Помню. Лови адрес».

«ОК. Сейчас буду».

Я спустилась вниз, старательно задерживая дыхание и кое-как контролируя кашель. Сложилась, едва оказавшись на свежем воздухе. Продышавшись, огляделась.

Мир выцвел. Вместо солнечного, почти летнего дня вокруг простиралось нечто, смахивающее на выгоревшие кадры старой пленки. Сухая желтая трава, словно только-только из-под снега. Вялые буро-зеленые кроны. Линялые стены домов. Ветер прошелся по деревьям, зашуршал сухими листьями, затих, словно сам испугался. И только голуби, хлопая крыльями, толкались вокруг буханки хлеба. Я отвела взгляд от неподвижных глаз лежавшей на земле старухи и зашагала к дороге. Встречу мужа на въезде, чтобы ему по дворам не плутать: здешние пятиэтажки все одинаковые, а большая улица одна.

Несколько остановившихся машин – внутрь я не заглядывала. Стая бродячих собак, лежащих на земле с раскрытыми пастями. Открытая дверь ларька на остановке – продавщица, молодая девчонка с выжженными перекисью волосами, выйти успела, а убежать нет. Я отодвинула тело, шагнула внутрь ларька. Чтобы найти среди разнообразного спиртного пару бутылок минералки, пришлось повозиться. Я оставила на столе купюру – бессмысленно и глупо, но чувствовать себя мародером не хотелось. Уселась на лавочке и запоздало вспомнила, что соваться в замкнутые помещения не стоит. Что-то в последнее время я только задним умом и крепка, то ли устала сверх меры, то ли старею…

Полторашка ушла за один присест – пересушенные слизистые требовали влаги, наплевав на объемы желудка. Ветер встрепал волосы, я откинула с глаз прядь, ругнулась – шевелюра на ощупь напоминала солому. Вторую бутылку я просто вылила себе на голову, подставляя лицо под струю воды.

– Маруська, ты чего делаешь?

Я мотнула головой, стряхивая капли, открыла глаза. Совсем не услышала, как он подъехал.

– Провожу дегазацию, – каркнула я. – И дезактивацию…

– Дезактивация – это про другое, – сказал Ив. Присел напротив – глаза в глаза – отвел с моего лба прилипшую прядь. – Худо?

Я кивнула. Муж вздохнул, коротко обнял.

– Поехали. И молчи, пожалуйста, связки побереги.

Смурной, осунувшийся, под глазом свежий багровый синяк, как раз симметричный поставленному мной. Какой левша приложил? Я осторожно дотронулась до его лица.

– Голая баба постаралась, – буркнул Ив, дернув головой. – Самому смешно.

Когда разговаривать не разрешают, приходится лицедействовать. Бровь кверху, недоуменно-любопытное выражение. Поймет?

– Самое обидное, что я ни сном, ни духом. Просто под горячую руку попал.

Я улыбнулась.

– Да правда!

Кивнула, успокаивая – верю. И в самом деле, верю. Не совсем же он дурак, жене про битую любовницей морду рассказывать.

Ив протянул руку, помогая подняться. Повторил:

– Поехали. Хотя погоди. Раздевайся.

Ах, да… Вряд ли хлопчатобумажный костюм впитал из воздуха столько хлора, чтобы создать в салоне опасную концентрацию, но проверять не хотелось.

Протянула ему сумку с вещами – пусть обнюхает, если все нормально, переоденусь. Нет – придется ехать так. Не то чтобы меня сильно беспокоила собственная голая задница, но в штанах как-то гигиеничней.

– Нормально, – сказал Ив.

Даже если кто-то и успел увидеть импровизированный стриптиз, мне на это было наплевать.

– Сознание теряла?

Я пожала плечами.

– А кто знает?

– Так…

– Сказал же – молчи, если не хочешь совсем без голоса остаться. Немая женщина, может, и счастье во плоти, но мне такого счастья даром не надо. Телефон тебе на что?