Читать книгу "Волчья сыть - Сергей Шхиян"

Однако, прошло почти два часа, пока я, наконец, увидел блистательных всадников, сопровождавших знакомый возок. Я пришпорил коня и пристроился в хвост кирасирского эскорта.

На меня никто не обратил внимания. Пару раз кто-то из кавалеристов оглядывались на чудака, глотающего дорожную пыль, но, так как я не представлял никакой опасности, то на меня перестали обращать внимания.

От меня до возка было метров тридцать-сорок, так что я не сомневался, что Аля меня «услышит». Я наговорил ей кучу хороших, ласковых слов, пообещал отправиться на выручку и проинструктировал, как ей следует себя вести.

Я довольно долго не решался повернуть назад, представляя, как девочке необходима сейчас моя поддержка. Только когда впереди показалось какое-то селение с полосатой сторожевой будкой у околицы, я развернул своего Буцефала.

Мой внезапный отъезд и возвращение посеяли тревогу в сердцах знакомцев и доброжелателей. Прошел даже слушок, что флигель-адъютант Татищев велел меня арестовать, чему нашлись и свидетели.

Антон Иванович, пока я отсутствовал, отрезвел. Ему надоело, как он сам признался, пить водку с деревенскими охламонами и потянуло в столицу к привычной жизни. Он собирался вернуться в полк и предложил мне ехать вместе с ним.

Это меня устраивало, так как решало проблему с проездными документами. Фальшивый паспорт взялся достать в губернском городе Костюков, а как добиться подорожной грамоты, я не знал. Думаю, что в этом мог посодействовать уездный начальник, но он чего-то опасался и начал финтить и выкручиваться.

Надо сказать, что с проездом по России в эти годы были большие сложности. Император Павел Петрович решил навести порядок в государстве, используя не только полицию, но и армию. Начался массированный отлов беглых солдат, крестьян, нищих дворян, бродяг и прочего шатающегося люда. Всех отловленных, если за ними не находили преступлений, записывали в крепостные крестьяне.

У нас в стране всегда лучше не попадаться, чем потом отмазываться. Влететь же, причем на всю катушку, легче всего во время очередной кампании. Кампанейщина на Святой Руси — это всегда страшно. Однако на этом стояла и стоять будет русская земля. Еще какой-то древний великий князь подметил «звероподобное усердие» нашего доброго и ленивого народа при начале любого дела.

Даже то, что мы с Антоном собрались ехать «на долгих», то есть на своих лошадях и минимально общаться с дорожными властями, не гарантировало от риска нарваться на какого-нибудь сверхбдительного служаку и загреметь в острог на годик-другой для выяснения личности.

Вписаться в подорожную Антона Ивановича, гвардейского офицера, и вместе с ним путешествовать был наилучший для меня выход. Поэтому пришлось сдержать естественное нетерпение и ждать, когда предок закончит перевод на себя наследства и разберется с назначением управляющего.

Во все обозримые времена главными в России были чиновники. Кто против них только не боролся, сколько не создавалось специальных комиссий, основывалось комитетов, а их почему-то делается все больше и больше.

Павел, как и все наши «реформаторы», попытался навести в этом немецкий порядок и первым делом ввел в статских учреждениях воинскую дисциплину. Примерно тем же путем в двадцатом веке пошел Генеральный секретарь Андропов, причем с тем же точно результатом.

Сначала чиновники, как водится, испугались и начали создавать видимость бурной деятельности при нулевых результатах. Вопросы волынились и не решались, просителей гоняли по инстанциям, зато чиновники высиживали все положенные присутственные часы, неукоснительно соблюдая трудовую дисциплину.

Когда компания по борьбе с бюрократизмом пошла на спад, просителям пришлось оплачивать и потерянную прибыль, и обиду на центральные власти.

Антон Иванович ругался, плевался, терял дорогое для меня время и еле продвигался по тернистым дорожкам уложений, приложений и приношений. Я в это время мотался по больным и немилосердно обирал всяческих ипохондриков.

Собрав приличную сумму, я взялся за дело с наследством сам и чудесным образом решил все вопросы за два дня. Причем почти не остался внакладе.

Один из главных вымогателей, некто Семен Полуэктович Пронин, выбил из меня за свою не самую главную подпись на казенном документе пятьсот рублей ассигнациями. После чего соизволил заболеть почечными коликами и обратился ко мне за помощью.

Встреча наша была сердечной, но не радостной. Семен Полуэктович решил, что халява ему так и будет катить всю оставшуюся жизнь, раскатал губу вылечится у меня бесплатно. Этого ему не удалось…

Бой был кровавый, но неравный, хотя Полуэктович и сражался за свой кошелек как лев. Но на моей стороне были адские боли в почках и угроза неминуемой смерти.

Однако даже такие союзники долго не могли справиться с его жлобской сущностью. Мои запугивания зашли так далеко, что даже пригласили священника для его соборования. Ничто не могло смягчить твердое, скаредное сердце! Но я все-таки добил его рвотными и слабительными средствами. Такого коварства и жестокости несчастный столоначальник не вынес и вынужден был платить.

Единственное, о чем я жалел, оставляя его на этом свете — это о том, что у меня для нашего плодотворного общения не достало времени. Будь у меня возможность заняться Прониным капитально, лечение обошлось бы ему не в тысячу рублей, а во все наворованное состояние.

Между делами я сумел пристроить своих лесных разбойников к предку в крепостные крестьяне. За сто рублей ловкач писарь состряпал фальшивую купчую крепость о том, что Антон Иванович будто бы купил крестьян на вывоз, а Писарев собрат и коллега внес их имена в Ревизские сказки.

Отказались идти в крепостные только атаман и раненый солдат. Они решили пробираться на Северный Кавказ к кабардинцам. Остальные, намыкавшись в бегах, плакали от счастья, что могут вернуться к убогой, нищей крестьянской жизни.

Наконец беготня и хлопоты кончились. Я завершил свои дела на ниве здравоохранения, устроил прощальный ужин для новых друзей и приятелей и был готов трогаться в путь.

Антон Иванович возвращался в столицу не бедным офицером, потомком «игрою счастия обиженных родов», а помещиком средней руки, на собственной карете с челядью. Как я ни уговаривал его отказаться от лишних людей и экипажей, переубедить новоявленного барина мне не удалось.

Поэтому наш конный «поезд» состоял из старинной кареты-рыдвана, тяжелой, вычурно отделанной, со всевозможными комфортабельными прибамбасами, моей легкой коляски и брички.

Путешествие «на своих» с «кормежкой», предполагало неспешное передвижение до ста верст в день в хорошую погоду и сколько получится в плохую. Обычно делалось это следующим порядком: выезжали после ночевки очень рано, по росному холодку и преодолевали в первый заход верст пятьдесят.

После этого устраивали долгий привал с кормежкой и отдыхом лошадям.

Второй отрезок пути падал на вечернее время и продолжался до темноты. Для ночевок выбирались, по возможности, живописные места или деревни, где специально назначенные крестьяне устраивали проезжающих по избам.