Читать книгу "Имперский Грааль - Наталия Ипатова"

— Есть прекрасный и логичный выход, — сказал отец. — Вы служите катализаторами определенных гормональных процессов друг в друге только находясь на достаточно близком расстоянии. Противоположные концы галактики — и нет никакой зависимости. Вы свободны и можете любить по велению души, а не по прихоти умелого генетика-ремесленника.

Мари пожала плечами.

— А что такое душа?

— То, чего по определению нет у клона.

— Если это соображение не играло роли семь лет назад, зачем бы ему всплывать теперь? Или ты считаешь, я не унаследовала цинизм?

Высшие семьи галактики то и дело сотрясаемы скандалами: там отпрыск растратил деньги старших партнеров, тут наследница перетрясла перед жадными до сенсаций репортерами все семейное белье, а младший брат попался на наркотиках, продал конкурентам тайны семейного бизнеса, а после подался к Ванессе Оук Кэмпбэлл. Бесчисленные мезальянсы тоже были, словно дети бились об заклад, кто эффективнее втопчет в грязь родительское имя. До сих пор Гилберту Люссаку не в чем было упрекнуть дочь. Слишком правильная, точно поверхность омута в лунную ночь. Это не к добру.

— Цинизм бьет рикошетом. Гормональные процессы обратимы в том смысле, что если выработка гормона зависит от функции гена, то на сам ген вполне возможно воздействовать химически, уже на живом теле. Укол или таблетка — и вы станете друг для дружки сильнейшими аллергенами. Таким образом, вашу так называемую «любовь» ничего не стоит превратить в ненависть. И последнее слово я сейчас произношу без кавычек.

— Значит, у тебя есть прекрасный шанс определиться, кого ты любишь: свою дочь или меня. В первом случае тебе вполне хватит «куклы», которая на Далиле.

Вот и поговорили папа с дочкой.

Это клон, она не сможет выйти за него замуж. Если она станет с ним жить открыто — что уж там, если она вообще станет с ним жить! — она вообще лишится возможности нормально, правильно выйти замуж. На политических надеждах, связанных с ее браком — а это было такое долговременное вложение сил, средств, и души, да! — придется ставить крест. Это моральный крах, это фиаско в собственной семье. Это конец игре на большой сцене. Она обиделась! Кто бы мог подумать?!

Мари Люссак протянула руку, чтобы взять с прикроватного столика миниатюрный комм в кожухе из слоновой кости, но уронила ее на постель во внезапном приступе бессилия и бесцелия? Зрачки расширились в темноте, а взгляд устремился, словно прикованный, к хрустальной чаше на столе. Кубок, наполненный кристаллами, в которых переливался свет: для постороннего просто декоративная безделушка, авалонский сувенир, более чем уместный в варварской роскоши президентских покоев. Ничто. И все на свете. Очевидно, сила, а может быть — и власть. Кто-то находит достоинство в том, чтоб отказаться от силы и власти, но если откажешься ты — кто-то подберет. Он может быть хуже, чем ты, а ты ведь не обманываешься насчет благости мира, в котором справедливости, как известно, нет. Но есть — красота, достоинство, мужество. И добро. И даже, может быть, Бог.

И все это, очевидно, жизнеспособно и может себя защитить, потому что иначе за тысячи лет человеческой истории оно непременно было бы попрано и стерто с лица земли. Мари Люссак вместо комма взяла кубок и прижала его к груди, будто хотела наполнить их восприимчивые сущности теплом своего тела и передать им пульсацию сердца. Впрочем, движение это было сделано безотчетно. Девочка так прижимает куклу, девушка — котенка, женщина — младенца…

Чудо, обретенное в странствии. А если максимально емко и одним словом — Будущее. Не человека, но человечества. Его новая форма.

Изменится все: юридическая система с правом наследования, изменится психология, а вместе с ней отношения, какими мы их знали. Техническое развитие… техника будет совсем иная. Это открытие в сфере коммуникации: как когда-то сперва колесо, потом — летательный аппарат тяжелее воздуха, а еще после — гиперсвязь, и миру, каким ты его знала, приходит конец. Ты смотришь в темноту, как в вечность. Ты этого хочешь? Можешь ты пустить это на самотек? Не ты, так другой возьмет в руки бразды и погонит своих лошадей. Будет ли он верить в добро и зло, или для него это только поводья для управления общественным сознанием?

А сколько людей мечтает, чтобы их выпустили из тела, которое не крылато?

Назгул. Насколько они остаются людьми… и насколько это от них самих зависит?

Это вовсе не то искусственное существо, невинное настолько, что можно позволить себе говорить о нем — при нем. Назгулу плевать на тело. Он ничей, он идет, куда хочет. Единственная из всех, кто оказался втянут в игру, Мари Люссак давала биохимии ее истинную цену. Рубен Эстергази пошел за Зиглинду отнюдь не на запах женщины. И если женщина играет тут какую-то роль, для женщины это повод гордиться. Да, я собираюсь гордиться собой.

Она поставила на место кубок и взяла комм.

— Ну как ты?

Там хмыкнули.

— Шутишь? Это зиглиндианский крейсер! У них тут есть горячая вода!

Голос веселый. Химия гормонов, говорите? Как она действует по беспроводной корабельной связи, в наших герметичных отсеках? И кого они удержат, эти герметичные двери? Что она везет с собой на Зиглинду? Бога, демона или, может быть, Грааль?

— Ты, — спросила она, прикрыв рукой трубку, словно таилась, — придешь?

В трубке помедлили, а после ответили:

— Да.

* * *

Истоптанный снег опустевшего лагеря и звенящая тишина, подпирающая черные деревья: таким Брюс увидел мир наутро, когда «челнок» миротворческой «Эгле» забрал отсюда почти всех. И Рассел, удивительным образом стряхнувший лет… сколько? Десять? Вся энергия вернулась к нему, как только он снял с себя ответственность.

— Уверен, что обойдешься без меня? — спросил Рубен.

Отчим кивнул, буквально лучась энергией сквозь кожу. Из него выйдет прекрасный директор богадельни, но, если можно — не сегодня!

— Ты помнишь правила игры — планету выиграет последний, кто на ней останется. Я продиктовал им так: уходишь ты — уходят Волки.

А колонисты покидали Авалон неохотно. Когда забрезжила надежда, им стало казаться, что это они отстояли — а правильное слово «высидели»! — свой новый дом. Что это они проявили стойкость. Фактически подразумевалось, что они вернутся со вторым десантом, с новым караваном, смонтируют себе новые домики на кислородной планете Авалон и может, даже будут иметь преимущество перед поселенцами второй волны — это смотря как договорятся в Комитете. Но все же для человека, который шествует мимо тебя на посадку и бросает тебе последний взгляд, будто не прошел во второй тур, это чертовски напоминает поражение. Дальше за тебя играют другие, а ты… ты слаб. Ты сошел с дистанции.

И это намного лучше, чем «ты умер».

Трое стояли посреди бывшего лагеря, озирая брошенные палатки, растрепанные ветром и просевшие под тяжестью снега.

— Ну, — сказал Брюс, — мы победили?