Читать книгу "E-mail. Белая@одинокая - Джессика Адамс"

— Как руководитель этого занятия предлагаю каждому выбросить свой хлам.

Диди издала одобрительный возглас.

— Под хламом я подразумеваю, — продолжала Джорджия, ответив на этот возглас легкой улыбкой, — все, что мешает вам жить. Всех людей, которые вам в этом препятствуют. Все предрассудки. Все обстоятельства. Словом, все, что осточертело.

Становилось холоднее. Хорошо, что Хилари сказала мне насчет одеяла — пусть даже это старое одеяло Роджера, в которое я к тому же заворачивала еще и Билла.

Джорджия пустила по кругу пачку бумаги и ручки.

Я взяла листок и ручку и передала все Полу. Он сразу же начал что-то писать. Умный, гад. Но я заметила, что в его листок заглядывает Хилари.

Вскоре все женщины в комнате задумчиво грызли ручки, что-то записывали и вычеркивали.

Я уставилась на свой чистый лист бумаги. Как будто снова попала в кампанию «Сухие завтраки». Спасите.

Пол оторвался от листка и улыбнулся.

— Ничего в голову не приходит?

И я уже готова была сказать, что действительно не приходит — по крайней мере, в этой комнате, — и тут же придумала пятьдесят восемь пунктов.

Что там говорил мне отец? «Виктория, нельзя все время искать совершенства. Его не существует. Просто найди хорошего парня, с которым ты будешь счастлива, и бла-бла-бла».

И что там говорила мама? «Мужчины вроде автобусов — если стоять достаточно долго, какой-нибудь рано или поздно подъедет».

И я записала первый пункт, заглавными буквами: КНИЖКИ СО СКАЗКАМИ.

После этого меня было не остановить. И Грег Дейли, и Энтони Андерсон, и Джейми Стритон. Смешная женщина в вонючей комнате с тремя щетками для унитаза. Дэн. (Придется попросить у соседки еще один листок.)

И наконец, то, что причиняло мне самую сильную боль, то, из-за чего особенно накипело на душе. Это уже не хлам — это просто вершина горы.

Я оторвала глаза от бумаги. Что-то произошло. Все пялились на меня.

Джорджия улыбнулась.

— Нет-нет, все в порядке.

Она доброжелательно смотрела на меня.

— Некоторым из нас нужно избавиться от многого.

К моему смущению, Диди опять ликующе завопила.

Пол поднял руку.

— Я только хотел спросить, не будет ли у нас перерыва…

— Что ж, перерыв можно сделать прямо сейчас, — сказала Джорджия. — Есть возражения?

Это напоминало время обеда в зоопарке Та-ронга. Все вскочили и устремились к кофейнику, а я так и строчила дальше.

— Принесу тебе кофе, — шепнула Хилари.

Когда все побрели обратно, я уже была в боевой готовности. Аккуратно сложила свои листки на ковре перед собой, сверху пристроила ручку. Готово.

Словно завозилась на экзамене.

— Хорошо, — мягко проговорила Джорджия. — Кто-нибудь хочет поделиться своим хламом, прежде чем его выкинуть?

Джоди подняла руку.

— Думаю, своим хламом лучше не делиться. А то у некоторых он очень воняет.

Господи, надеюсь, она это не про меня.

Девчушка в рабочих штанах встала, закусила губу и прочитала: «Экзема»; потом скомкала листок и запустила его в корзину — вместе с очередной жевательной резинкой.

За ней поднялась Джорджия со своим листком. Я не заметила, что она тоже писала.

— Моя уверенность в том, что я старая и никому не нужная, — отчетливо произнесла она и уронила свой листок в корзину, как избирательный бюллетень в урну.

Мы с Полом переглянулись. Да ведь она роскошная женщина. Чего ей не хватает?

После этого процесс пошел. Пол встал и зачитал целый список. Многое было понятно только ему одному. Какие-то имена, даже чей-то адрес. Хилари стиснула ему руку, когда он сел на место.

Свой листок она бросила в корзину, не говоря ни слова.

Джоди целую вечность распиналась, как боится за свои успехи.

Диди назвала одно имя, я вспомнила, что это школьный учитель, который приставал к ней, когда ей было пятнадцать. Я думала, что она уже с этим справилась. Диди не скомкала свой листок — она разорвала его на мелкие кусочки и развеяла по жевательной резинке и чужому хламу.

У меня учащенно колотилось сердце. Я исписала столько бумаги. Может, просто выбросить?

Но в жизни наступает миг, когда понимаешь: сейчас или никогда. И я знала, что просто поддалась стадному чувству, знала, что пожалею об этом утром… Я же вела себя как пьяная — пусть и была при этом трезва как стеклышко.

Все-таки я встала и прочла.

— Вина. Моя вина в том, что я хочу выйти замуж до того, как мне исполнится сорок. Ну что же, извините, я этого действительно хочу. Это не шутка, я говорю серьезно. И не понимаю, что в этом плохого. Я была воспитана так, чтобы об этом мечтать. И я все еще мечтаю. И я счастлива, что могу быть самой собой. Я знаю, что для этого нужно… — Я читала медленно и внятно: кажется, мне наконец удалось во всем разобраться. — Я сохраняю за собой право быть романтиком. Без всякой зацикленности — просто сохраняю за собой право на романтику.

Тут распахнулась дверь, и на пороге возник Билл с рукой на перевязи.

— Я проехал пятьсот шестьдесят два километра от Дорриго на такси, потому что люблю тебя и ничего не могу с этим поделать, и я все сделал неправильно. Я действительно был неправ. Прости меня.

Всеобщее смятение.

Глава сорок вторая

Поскольку в Паддингтоне гулять невозможно — слишком шумно, везде машины, везде огни, — мы сели в автобус и поехали на набережную. И оттуда пешком направились к Ботаническому саду.

— Там закрыто, но можно погулять вокруг, — сказала я.

Билл кивнул. Все это время мы по большей части молчали. После того как я увела его из «Женского кружка» (не могла же я его там оставить), говорили мы только о поездке на автобусе — и все.

— Во сколько тебе обошлось такси? — спросила я.

— Порядочно. Пять сотен.

Билл шел медленнее, чем обычно. Наверное, из-за руки. Мы миновали стоянку у консерватории, афиши, возвещающие о концерте Баха, и оказались у маленькой частной парковки.

— Можно перелезть, — произнес Билл, глядя на ограду.

— Там наверняка охрана, — отозвалась я.

Как странно складывается порой. Несколько месяцев назад я была по другую сторону этой ограды, напилась там вместе с Лаймом и решала, надо мне с ним встречаться или нет.

— Как ты узнал, где я? — спросила я.

— Твой автоответчик. Я гонял таксиста по Паддингтону, пока не заметил ваш фургон на стоянке.

— А знаешь, я ведь только что целых полчаса записывала все, что я в тебе ненавижу.