Читать книгу "Вечера с Петром Великим - Даниил Гранин"

Молочков вскочил, взъерошил волосы, забегал.

— Вы бы стали в замочную скважину подсматривать, что в чужой спальне творится? Стали бы?

Рядом с массивным Антоном Осиповичем тщедушная фигурка Молочкова, пылающего негодованием, выглядела петушино-комичной.

Антон Осипович усмехнулся, безнадежно махнул рукой, вернулся на свой стул. Но Молочков продолжал наскакивать на него.

— Это про вас Пушкин писал! И про вас! — последовал выпад рукой в Гераскина. — Помните, когда он Вяземскому писал?

— Чего-то я не помню, — сказал Гераскин. — Про меня писал?

— Не надо. Он писал о Байроне. Зачем толпа хочет смотреть его на горшке. Чтобы радоваться его слабостям и унижениям. Ага, он мал, как мы, он мерзок, как мы. Врете, подлецы, говорит Пушкин, он мал и мерзок не так, как вы, — иначе! Это точно.

— Ну вы даете, Виталий Викентьевич, — сказал Гераскин. — Ругаться стали. Чего это вы? Не идет это вам.

— Потому что я не желаю потакать.

— Сплетни ведь тоже материал для историка, — мягко сказал Елизар Дмитриевич.

— Слухи в России всегда были средством массовой информации, — сказал Дремов. — Слухи ни изъять, ни сжечь. Они постоянно сопровождают казенную историю.

Молочков отошел к перилам, смотрел в сад, не отвечал.

Заговорили о слухах, доставшихся нам от прошлого. О том, что Сталин застрелил свою жену, о том, как он организовал убийство Кирова, вспомнили легенду про старца Федора Кузьмича, что, мол, Александр Первый скрылся на Урале под его именем. Слухи про смерть Максима Горького, про заговор против Хрущева… Слухи клубились над тайнами истории, прикрывая их, бывало, что власти сами запускали нужные им слухи.

Молочков отмалчивался.

— Обиделся, — тихо сказал Гераскин.

— Учитель должен обладать терпением, — сказал Антон Осипович.

— К детям! — добавил Дремов.

Профессор подошел к Молочкову, извинился за нашу настойчивость, за низменные интересы, за бесцеремонность, да так, что Молочков покраснел, расчувствовался, попросил прощения за свой несносный характер и тут же стал настаивать, что Петр по-своему был примерный семьянин, такая черта достойна уважения, он обращался к нам с вызовом и вдруг помрачнел, признав, что в этом-то и заключалась уязвимость его героя, тут-то и произошла трагедия.

— Вы хотели про Монса, ладно, я вам расскажу, известно далеко не все, о многом можно лишь догадываться… Вся история обросла грязными сплетнями.

Гераскин подмигнул — как принимает к сердцу! Торопясь, виновато, Молочков принялся рассказывать, как Анна Монс устроила своего брата Виллима при дворе. Родство с фавориткой помогло ему стартовать. Его сразу определили на офицерскую должность. Государь, когда порвал с Анной Монс, гневался больше на ее жениха. Гроза прошла мимо Виллима Монса, он успешно остался служить. Помогло ему то, что был он весел, мил, красив собою, под стать своей знаменитой сестрице. На адъютантской службе, в боях при Лесной и под Полтавой показал себя хорошо. Прежняя симпатия Петра к Анне сказалась на успешной карьере Виллима Монса. Появилась при дворе и сестра Анны — Матрена Монс, она обладала способностями типичной придворной дамы: собирала сплетни, передавала сплетни, льстила, угодничала, сумела быстро подняться до самой императрицы Екатерины, войти к ней в доверие. Тем временем Виллим Монс добился расположения одного из любимцев Петра, генерал-прокурора Павла Ягужинского. Жадное, бесцеремонное стяжательство свойственно было всему семейству Монсов. По мере того как они благоустраивались при дворе, жадность росла. После смерти Анны Монс они занялись тяжбой за ее наследство. Виллим и Матрена Монсы действовали слаженно, помогали друг другу продвигаться. Свою карьеру Виллим Монс делал и через романы… Женщины были его опорой и оружием. Только по деловым качествам ему сквозь окружение государя протиснуться было бы трудно — писать он по-русски не умел, да и по-немецки не шибко грамотен был, специальности не имел. Немудрено, что выгоднее ему было устремиться ко двору царицы, к статс-дамам, фрейлинам, туда его определили камер-юнкером. Вскоре поручили управление деревнями, приписанными царице. Дело оказалось прибыльным. Дальше больше, через его руки начали проходить тяжбы, назначения, награды. Камер-юнкеру поручают сопровождать государыню в путешествиях, заботиться об удобствах, гостиницах, он имеет возможность часто обращаться к государыне. Придворная камарилья быстро приметила связи Монса, стали через него подавать прошения, устраивать дела. Крупные суммы отпускаются закупщикам, поставщикам с его ведома. Все учитывают, что рядом с государыней появился молодой, смазливый, охочий до подарков. С ним царица может поболтать на родном языке, он украшение ее свиты. Фрейлины двора за ним ухаживают. Он исполняет чувствительные нежные романсы, сочиняет стихи, галантность отличает его от русских сердцеедов.

К государыне пытаются пробиться со всех сторон. Монс имеет к ней особые ходы, таких нет даже у крупных чиновников. Ясно, что этот малый может очень и очень многое. Его, безродного выскочку, называют «любезный друг», ищут его приятельства, зовут в гости. У него работает своя канцелярия. Придворные раньше всех, может раньше самого Виллима Монса, подметили расположение к нему государыни. Расположение затаенное, женское.

Растет поток прошений в его канцелярию. Историки изучили эту почту. Ходатайства шли даже из дальних губерний. Появился влиятельный человек при царице, у которого можно выпросить чин для себя, для детей, получить землю, заем, пенсию. Не задаром, но можно! Мало того, стали Монсу идти письма из Англии, Германии, Швеции, Франции. Официально камер-юнкер не имел никаких прав, почуяли, однако, что с ним считаются высшие чиновники. Что он их ни попросит, они делают, помогают, потому что им самим он человек нужный, нужнейший, через него добраться к государю можно, минуя секретарей, денщиков, всех обычных церберов. У Виллима Монса свой ход есть, никому не доступный. К нему едут делегации с дарами. Он берется за дело, если, конечно, дар соответствует.

Перед входом на дворцовую половину государыни развернулась бойкая торговля. Лошади, коляски, перстни, кто из глубинки, те везли Монсу мед, соленья, холсты, наливки.

Самому себе Монс хлопочет о вотчинах под Пензой, вызнает, где есть села и деревни свободные, и просит отписать их ему. За какие такие заслуги? За службу, доводами себя не утруждает — за верность и честность.

Племянник Монса просит дядюшку выхлопотать у государыни деревни и земли в хлебородных местах. Виллим Монс устроил и племянника при дворе государыни. Матрена Монс назначена гофмейстершей государыни. Она тоже добивается от государыни сел и земель в Дерптском уезде, деревень на Украине, сел в Козельском уезде. Монсы энергично выискивали, где, какие деревни высвободились, чтобы первыми накинуться с просьбами. Отпихивая локтями русских хищников, урывали из-под их носа. Считали, что им, иноземцам, положено больше других. К ним ластилась и знать, те, чьи внуки, правнуки позже составят славу России. Какие фамилии перед Монсом на задних лапках пританцовывали — Трубецкой, Вяземский, Бестужев-Рюмин! Выпрашивали титул, должность. Письма их Молочков читал со стыдом и печалью. Ничем не брезговали. Пресмыкались, льстили без меры. К концу петровского царствования честолюбие охватило всех. Выдвинуться спешили любой ценой, то ли петровская Табель о рангах толкала, то ли атмосфера двора, где все покупалось и продавалось.