Читать книгу "Темный лорд. Заклятье волка - Марк Даниэль Лахлан"

— Аземар.

— Этот монах разорвал в клочья шестерых стражников в подземелье. Как ты это объяснишь?

— Он боролся за свою жизнь. В подобных обстоятельствах люди обретают удивительную силу.

— Причем одни больше других. Я стоял рядом, когда он под­крадывался к мертвым телам, как это делают мои братья-вол­ки. Я видел, как человеческая плоть насытила его и сделала другим человеком. Он сломал кандалы, чтобы освободиться.

— Это неправда!

— Как иначе человек, просидевший в подземелье месяц, обрел силу, чтобы творить такое? Я узнал его.

— Откуда тебе известно все это?

— Я обливался потом и замерзал в темноте. Я подходил к границе мира богов и заглядывал туда, я стоял рядом, ког­да те, кто знает больше меня, терпели муки и умоляли даро­вать им знание.

— Так ты чародей.

— Нет. Я простой человек, но человек, которого боги за­метили и изредка вознаграждают.

— Что будет с женщиной, той, которая видит волка во сне?

— Она манит его к себе, а ее влечет к себе бог. Она найдет бога, и волк найдет ее.

— А потом?

— Бог получит то, к чему стремится. Смерть нужна ему в этой жизни, чтобы жить в царстве вечности.

— Что будет с женщиной?

— Она умрет.

Молчание Луиса было для волкодлака тем ответом, кото­рый он хотел услышать.

— Она дорога тебе?

— Она моя жена.

— Значит, и тебе отведена роль в этой истории.

— Я тебе не верю.

— Он мой брат.

Луис вспомнил легенду, которую рассказал ему Змееглаз, о том, как два брата оказались втянутыми в интриги богов, как один брат убивает другого, чтобы обрести силу для убийства бога. Однако же он все равно не верил человеку-волку.

— Нет.

— У тебя остался трут?

— Да.

— Зажги.

Луис ударил по кремню и во вспышке света увидел свою лампу и трутницу. Еще пара искр, и он уже держал в руках и то, и другое. Он зажег лампу. Лицо волкодлака было из­можденным, исхудавшим, в шрамах, однако же это было, со­вершенно точно, лицо Аземара. Он вспомнил, что говорил ему друг: «Я видел там, в темноте, своего двойника». Лампа у него в руке задрожала.

— Как мне уберечь жену? — спросил Луис.

— Помогай мне, — ответил волкодлак. — Мне не особен­но хочется погибнуть от руки брата. Я собираюсь нарушить планы бога.

— Как это возможно?

— Мне надо попасть еще глубже, к источнику мудрости, тогда я смогу испить из него и узнаю, что делать дальше. Я-то думал, что одной моей смерти будет достаточно. — Человек-волк махнул рукой за спину, на сияющую в свете лампы во­ду. — Источник там.

Луис всмотрелся в лицо волкодлака, лицо своего друга Аземара. Ему хотелось верить ему. Невероятное сходство волка с Аземаром доказывало, что они братья. Беатрис. Беа­трис! Мысль о том, что она угодила в магическую ловушку, что может быть мишенью для темных сил, переполняла его желанием раскидать скалы над головой и кинуться к ней. Он видел, что сделал Аземар с теми стражниками в темном ко­ридоре, видел, как он убивал и кормился. Он мог поверить в то, что его друг Аземар теперь волк. А Луис сам отвел его во дворец, оставил у себя в комнате рядом с Беатрис.

— Можно ли спасти и его тоже? — спросил Луис.

— Не знаю. Ответ даст источник.

Отчаяние терзало Луиса, словно острый нож, — надо что- то сделать, чтобы выдернуть его.

— Я помогу тебе, — решил Луис. У него за спиной раздал­ся сиплый вздох, и из воды вынырнула седая голова Може. — И мои воины тоже.

— Отлично. Меня зовут Элиф, — сказал волкодлак.

— А я Луис.

Може рывком выбрался в каменный тоннель.

Глава тридцать девятая

Убийцы

Запах, разбудивший его, был запахом смерти. Повсюду лежа­ли мертвые тела, совсем близко к нему. И еще воняло гарью. Аземар сел на кровати и дотронулся до груди. Кожа была мо­крой от слюны. Сон его был беспокойным. В сновидениях сно­ва была она, Беатрис, госпожа. Во сне он дважды совершил предательство: предал церковь и свой обет безбрачия и пре­дал друга.

Сон казался таким реалистичным. Он очутился в осеннем лесу, земля была укрыта толстым слоем красных, желтых и бурых листьев. Листья блестели так ярко, что ему предста­вилось, как в пещере сидит гном и вырезает каждый листик из тонкого металла, а потом подбрасывает в небо, чтобы ве­тер подхватил и уложил его на лесную почву. Причем дере­вья вокруг вовсе не были голыми и в свете заходящего солн­ца горели холодным огнем. Она была рядом с ним, а он обнаженный лежал на земле.

— Проснись, — сказала она. — Я смыла с тебя волка.

Аземар сел, обнял ее, а потом лег с ней на застланную ли­ствой землю.

— Кто эти люди? — спросил он. Вокруг них, на осенних ли­стьях лежали покойники, одетые в обноски.

— Их огни погасли, — сказала она. — Я погасила их, что­бы они не причинили нам зла.

Проснувшись во дворце, Аземар твердил себе, что это был сон, однако он больше походил на воспоминание, потому что после пробуждения он помнил, что было дальше. Он помнил тот лес, маленький домик, где они собирались перезимовать. Он помнил, как голод выгнал его из постели и он вынюхи­вал под луной тела тех мертвых оборванцев.

Аземар полагал, что это наваждение, вызванное пребыва­нием в Нумере. Он же видел там демонов: человека с белой кожей, волкодлака. Может быть, кто-то из них овладел его сознанием и доводит его до безумия?

Она вошла в комнату одна, без евнуха, без служанки. Бе­атрис старалась не смотреть на Аземара, но ничего не мог­ла с собой поделать. В ее взгляде не было и намека на дру­желюбие.

— Доброе утро, госпожа.

— Судя по колоколам, уже день.

— Значит, добрый день.

От нее почти ощутимо веяло усталостью — так разносит­ся по монастырю запах пекущегося хлеба.

Несколько мгновений Беатрис стояла совершенно непо­движно. Затем она опустилась на диван и произнесла:

— Господин, ты вселяешь в меня тревогу.

— Почему?

— Ия тоже волную тебя, я вижу.

— Я просто не привык общаться с женщинами наеди­не. Я...

— Дело не только в этом.

Последовала пауза.

— Да, не только.

— Тогда в чем?

Можно ли рассказать ей? Он покажется безумцем. Одна­ко же его так и подмывало рассказать. Дворец казался ему живым, столько в нем было запахов: еда, человеческий пот, плесень на тканях, косметика придворных, кожаные доспе­хи солдат, — а поверх всего тот же запах, которым веяло от Беатрис, но только гораздо сильнее, с привкусом гари, с горь­кой ноткой, от которой у него сводило скулы, как будто он полизал лимон.