Читать книгу "Боярышня Воеводина - Елена Милютина"

Хватит, давай уроки делать, пока светло. А то опять накалякаешь грязно, отец Афиноген опять высечет как неряху. Садись, рисуй свои крючочки, а мне надо начало главы из библии переписать. Это посложнее твоих прописей.

— «Так — прикинул Михаил — эти двое учатся в школе при церкви, значит, могут священнику записку передать. Только на чем писать»?

И тут ему повезло. Младший, тезка, посадил большую кляксу на страницу и заплакал

— Ну все, мелкий, ты попал! Готовь зад, завтра его полировать будут. — ехидно заявил старший, — Ладно, покрою тебя, бери чистый листок. Если что, скажу, что Марьяна попросила бумажку, поминальную записку написать. И что я сам ей писал. Да вторую часть листа, чистую, спрячь, пригодится. Я закончил, пошел на улицу, а ты рисуй свои закорючки! — И вышел из избы.

Михаил приподнялся, посмотрел на мальчишку, старательно выводящего крючочки. Посмотрел на облезлое перо, которое тот держал в руке, и понял причину, почему у него не получается писать чисто. Перо было заточено отвратительно! Надо бы помочь, но мальчишка настроен категорически против него. Но, все-таки он решился. Сел на лавке, мальчишка старательно, высунув язык продолжал писать перо скрипело, рвало бумагу, и, наконец, прорвало в ней дыру. Парень хлопнул по столу рукой и выругался не по детски. Михаил покачал головой, потом мягко взял перо из рук мальчишки, снова покачал головой, и показал на его острие. Жестом показал, как будто точит его кончик.

— Плохо заточил? — с надеждой спросил мальчишка. Михаил кивнул.

— Я не умею, а Афонька только обещает научить, и не учит. Покажешь? — Михаил кивнул.

— Ножик нужен! Острый. Я сейчас! — Тезка притащил тонкий острый ножик из лежащих на полке у печи.

Михаил двумя привычными движениями заточил перо, потом легонько расщепил его, и вручил мальчишке. Тот попробовал, и поднял вверх большой палец. Михаил кивнул на ножик и показал на полку. Тот понял и убрал нож на место. Мальчишка закончил работу, сложил бумагу в холщовый мешок, и спросил:

— Я завтра еще пару перьев у соседской гусыни вырву, заточишь?

Михаил кивнул.

— А почему ты не говоришь, ты что, немой?

Михаил покачал головой.

— Тогда почему?

Михаил развел руками. Потом взял испорченный лист с кляксой, сбоку на чистом месте нарисовал церковь с маковкой, потом рядом священника в рясе, и идущего к нему человечка. Взял чистую половину листа, сделал движение, как будто пишет, свернул лист Показал на мальчишку, на священника, на бумагу. И посмотрел на задумчиво смотрящего на его манипуляции парня. Тот подумал пару минут, потом спросил:

— Тебе надо передать записку батюшке?

Михаил кивнул.

— Пиши, я завтра отнесу.

Потом что-то понял, принес чернильницу и перо, и кивнул: — Пиши, но батюшка читает только по-русски!

Михаил кивнул и задумался. Наконец, сочинил.

— «Святой отец, обращаюсь к вам с необычной просьбой. Дело в том, что я по своей вине лишился возможности говорить по-русски. Все понимаю, писать могу, говорить, нет. Только на чужих языках. И эта ситуация в ближайшее время не исправится. Так что я могу общаться только, когда пишу. А мне надо срочно переправить весть моей семье, что я жив. Иначе я опасаюсь за здоровье моих родителей. Проявите истинное милосердие и помогите попавшему в беду православному христианину»! Подписался — Михаил Муромский. Прятаться от своих, нет смысла.

Сложил записку, отдал ее мальчишке.

— Завтра отдам, а ты не забудь обещание наточить мне перья! Сегодня твоим пером не сделал ни одной помарки!

Михаил кивнул. Теперь надо ждать.

Вечером пришла Марьяна, достала щи, покормила всех.

Потом обратилась в Михаилу.

— Слушай, ты же меня понимаешь?

Михаил кивнул.

— Тогда почему молчишь? Говорить не умеешь?

— Умею. — сказал Михаил по-немецки.

— А по-русски?

Михаил покачал головой.

— То есть, ты все понимаешь, а говорить не можешь, Так?

Михаил кивнул. Марьяна задумалась, и сказала.

— Может, к травнице обратиться? Хожу-ка я завтра к Татьяне. Посоветуюсь. Отдыхать давайте.

Следующий день прошел в визитах. Мальчишки убежали в школу, Марьяна ушла, и скоро вернулась с пожилой женщиной скромно, чисто, одетой. Михаил ощутил волну силы. Ведьма! — понял он.

Та присела рядом с Михаилом, взяла его руку, подержала, пристально на него посмотрела, и спросила:

— Чародей?

Михаил кивнул.

— Меня понимаешь?

Опять кивок.

— Не говоришь почему? Не можешь?

Михаил изобразил рукой, как будто пишет. Женщина кивнула, достала из сумки на боку чистую дощечку и уголек, протянула Мише. Тот написал:

— Говорить не могу только по-русски. На других языках могу. Заклинание молчания на русский язык наложил сам. Снять не могу. Силы не хватает

— Силенок сейчас и правда, маловато. Долго восстанавливаться будешь! Куда же ты такую силищу расстратил? Резерв у тебя редкостный, давно таких не встречала. Но почти пустой. Подожди, Марьяна сказала, ты в немецкое платье одет был? При шведах состоял? Потому и язык русский запретил, что бы не выдать себя, так?

Михаил кивнул. Взял уголек и написал:

— «Силы растратил, когда от огня спасался. В самом жарком месте оказался. Язык правильно поняла, боялся себя выдать. Один раз в госпитале, когда пулю из спины доставали без памяти был, ругнулся по-нашему, отговорился пребыванием у поляков. В этот раз не вышло бы. Просто петлей, или плахой не отделался бы. Густав в ярости должен был быть. — Перевернул дощечку, продолжил. — Бог с ней с силой, не первый раз, восстановлю. Мне весть надо семье передать, слуга уехал, посчитал меня мертвым, а у него письма были. Сам передал, на случай смерти. Опередить вестника надо. За матушку боюсь»!

— Весть-то куда передать? Далеко семья-то?

' На Москву. Там семья'!

— Далеко. Надо с воеводами говорить. Есть у меня ход к ним, через жен. Постараюсь. Так что держись. И зелье тебе сварю. Для силы. Но, не обессудь, противное оно.

«Знаю, пил, спасибо! Сейчас я все деньги хозяйке отдал, но как родные до меня доберутся, все оплачу»!

— И не думай. Я так понимаю, все светопреставление у шведов твоих рук дело?

Михаил кивнул. Стер ранее написанное, и продолжил:

«Нельзя было допустить взять Псков, нам нужно со шведом замириться с малыми потерями. Взял бы король Псков, долго торговался бы. Условия ставил. А Сигизмунд сына своего на Москву натравить хочет. На два фронта воевать сил не хватит»!

— «Не прост парень, ох непрост — подумала травница — много знает, явно