Читать книгу "Опасная любовь - Бренда Джойс"

– Эмилиан?

Развернувшись, он увидел приближающегося к нему дядю. Мужчины обнялись.

– Как поживаешь, Стеван? Как себя чувствуют Симша и малыш? А как братья?

Стеван улыбнулся:

– Теперь, когда мы вновь обрели тебя, у нас все в порядке. Как ты сам, Эмилиан?

Замявшись на мгновение, молодой человек ответил:

– Я готов к путешествию.

– В самом деле? – Стеван пристально вглядывался в лицо племянника.

– Более, чем когда-либо. Можем ли мы уйти завтра?

– Табор уже неделю как готов тронуться в путь. Ждем только тебя. – Стеван похлопал Эмилиана по плечу. – А что будет с этой женщиной? С де Уоренн?

– Что с ней такое?

– Она пойдет с нами?

В немом изумлении Эмилиан воззрился на дядю. Даже в самых смелых мечтах он не помышлял о том, чтобы просить Ариэллу разделить кочевую жизнь цыган.

– Нет, не пойдет.

– Значит, ты вернешься к ней?

Напряжение Эмилиана росло с каждой минутой.

– Я не знаю, что мне делать, – хриплым голосом сообщил он. – Если вернусь, надеюсь, она уже будет с каким-нибудь англичанином. – Сердце его сжалось при мысли об этом. Эмилиан понимал, что возненавидит ее мужа -gadjo .

– Мне понятно твое смущение. – Стеван снова похлопал племянника по плечу. – Эмилиан, почему бы тебе не остаться в Вудленде? На север можешь отправиться в любое время – ты свободный человек и сам себе господин. Но табор должен уйти. Цыгане и gadjos стали врагами. Слишком возросло напряжение, на нас то и дело бросают злобные взгляды, оскорбляют, угрожают. Даже дети выясняют отношения на кулаках. Не могу понять, что здесь творится. Возможно, на севере люди просто привыкли к нам. Они ждут нашего появления летом, когда наступает время убирать урожай и им требуются рабочие. Точно так же они ожидают, что зимой мы уйдем, но всегда знают, где нас найти, если потребуется починить колесо или стул или залатать одежду. Южные же gadjos мне совсем не по вкусу.

Эмилиан холодно воззрился на дядю:

– А северные gadjos убили Райзу.

Стеван пожал плечами:

– Эдинбург – опасный для цыган город.

– Бог повелел цыганам быть странниками, однако на протяжении веков они не могут путешествовать свободно, – сказал Эмилиан, чье раздражение росло с каждой секундой. – Вы должны ходить где пожелаете.

– Против нас всегда издавались законы, – смиренно произнес Стеван. – Если ты твердо решил отправиться с нами, мы тебе рады. – С этими словами он вытащил из кармана и протянул племяннику сложенный носовой платок. – Я собирался отдать тебе это, если ты все же решишь остаться, но теперь счел, что это в любом случае должно быть у тебя.

Эмилиан взял платок.

– Что это?

– Вещь, принадлежавшая твоей матери. Подарок твоего отца. – Стеван уже сделал пару шагов, намереваясь уйти, но, помедлив немного, добавил: – Ариэлла хорошая женщина и любит тебя. Тебе никогда не найти другой такой жены. Я бы на твоем месте не стал оставлять ее надолго и уж точно не отдал бы в руки какого-то там англичанина.

Эмилиан ушам своим не поверил. Да, Ариэлла станет хорошей женой… но не для него.

Развернув платок, он увидел тонкую нитку жемчуга с висящим на ней маленьким золотым кулоном в форме сердца.

Его собственное сердце в этот момент готово было разорваться от боли и гнева.

Эмилиан подошел к своему письменному столу, не сводя глаз с жемчуга. Его отец подарил Райзе ожерелье, и это не какая-то глупая безделушка. Означает ли это, что Эдмунд любил ее?

Сердце Эмилиана все еще пребывало в печали – печали по обоим своим родителям.

Положив ожерелье на стол, он посмотрел на миниатюрный портрет, стоящий рядом с чернильницей. Портрет этот был написан за несколько лет до того, как Эмилиан поселился в Вудленде, и выражение лица Эдмунда было суровым. Эмилиан поднес миниатюру к глазам и принялся внимательно всматриваться в нее.

Обоюдным желанием его родителей было, чтобы сын стал хозяином имения. Но, будучи обязанным Эдмунду почти всем, Райзе он был обязан еще больше.

Послышался негромкий стук – он оставил дверь открытой. Подняв глаза, Эмилиан увидел стоящего на пороге Роберта. Эмилиан замер, вспомнив, что кузен вместе с Толлманом и мэром присутствовал на его порке. Эмилиану никогда не забыть, какой ненавистью светился тогда взгляд Роберта.

Он запретил кузену появляться в имении, но тот осмелился ослушаться. Медленно, очень медленно Эмилиан поднялся из-за стола. В душе его закипал гнев.

Роберт сделал несколько поспешных шагов вперед, растягивая губы в приветственной улыбке.

– Я так рад, что ты выздоровел и вернулся домой!

– Неужели? – Пламя гнева, сжигающее его изнутри, разгоралось. – Ты так же рад видеть меня дома, как и наблюдать за моей поркой?

Роберт сжался в комок.

– Я хотел остановить их, но я же здесь чужак, у меня нет власти.

– Сколько раз с тех пор, как я получил титул виконта, давал я тебе денег?

Кузен покраснел:

– Ну, я не знаю. Раза два или три… Эмилиан перебил его:

– Ты заявлялся ко мне по крайней мере один раз в год на протяжении восьми лет, Роберт. И как ты мне отплатил? Издевками и полным отсутствием признательности. Зачем ты явился сюда?

Роберт побледнел.

– Я очень предан тебе, Эмилиан. Позволь мне доказать это.

– Мы покидаем эти места.

Кузен охнул от неожиданности.

– Ты, должно быть, шутишь! Мы с тобой – последние представители некогда большой семьи Сен-Ксавье!

– Насколько мне известно, нет у меня никакого кузена, – ответил Эмилиан, искренне имея в виду свои слова. – А сейчас убирайся прочь с моей земли и не смей возвращаться, или я лично вышвырну тебя.

Роберт засопел.

– Ты всегда обращался со мной как с ничтожеством, хотя нам обоим известно, что ничтожество – это ты : грязный, лживый цыган, и ничего больше.

Гнев Эмилиана достиг небывалых вершин.

– Убирайся, – спокойно произнес он, хотя внутренне ничего не желал сильнее, кроме как наброситься на кузена с кулаками.

Тот покраснел, осознав, что зашел слишком далеко. Резко развернувшись, он столкнулся с входящей в комнату Ариэллой. Они ухватились друг за друга, чтобы не упасть, но Роберт даже не поприветствовал девушку и не извинился за свою неловкость. Он бросился прочь из комнаты.

Ариэлла смотрела на Эмилиана широко раскрытыми глазами.

– Хочешь догнать его?

– Я хочу, – медленно произнес он, все еще пребывая в бешенстве, – никогда его больше не видеть.