Читать книгу "Дом горячих сердец - Оливия Вильденштейн"

он гнался за мной? И сколько денег он предложил дикой фейри, чтобы отправить меня на тот свет? И кто дал ему эти деньги? Данте? Он, может, и не желает, чтобы меня вылечили, но неужели он желает моей смерти?

При мысли о Данте я возвращаюсь в свой гардероб в доме Антони и к нашему с Сибиллой разговору.

Перед тем, как выйти в каменный коридор, я обращаю взгляд на доброго гиганта, глаза которого выглядят такими же красными, как у Лора.

— Лазарус, могу я задать вам вопрос медицинского толка?

— Конечно, Фэллон.

— Можно ли как-то определить не… не…

Я кое-как откидываю назад волосы, доходящие мне до плеч, которые отчаянно нуждаются в гребне.

— Не… что?

— Что я не жду ребёнка? — я понижаю голос.

Древний старик мигает, и его взгляд перемещается на закрытую дверь. Неужели он думает, что я спала с Лором? Я уже готова его поправить, но правда настолько ужасна, что я позволяю ему сделать свои собственные выводы.

Он указывает на мой живот.

— Можно?

Я не знаю, что он собирается сделать, но киваю. Он встаёт передо мной на колени, распахивает мои одежды, после чего прижимает остроконечное ухо к моему животу. Кто-то другой мог бы сгореть от стыда, но Лазарус не вызывает во мне этого чувства.

После нескольких мучительно долгих секунд, он встаёт на ноги.

— В твоём чреве пусто.

— Хвала богам.

Вообще-то, хвала бабушке… И хвала тому ужасному отвару, который она заставила меня проглотить.

Мягкая улыбка расплывается на его измождённом лице.

— Думаю, нам стоит поблагодарить всех богов, что ты пока не сделала отцом этого мужчину. Учитывая то, насколько он готов перевернуть весь мир ради тебя, возникает вопрос… на что он будет способен ради своего ребёнка?

Мой сумасшедший пульс усиливает боль в висках.

— Это был бы не его ребёнок, — признаюсь я, чтобы покончить с его предположениями. — Небесный король почти женат, и не на мне.

— Но разве вы не… — глубокая складка появляется между его седеющими бровями, — разве вы не пара?

— Нет.

— Я думал…

— Я просто должна снять заклятие.

Лазарус пристально смотрит на меня, а я смотрю на него в ответ, потому что если я отведу взгляд, он поймёт, что я лгу, а я не хочу, чтобы он распространял свои предположения среди Небесного королевства.

Лоб лекаря морщится, разглаживается, а затем снова морщится.

Я запутала его. Хорошо.

— Спасибо, что спасли мою жизнь, Лазарус.

Он втягивает губы.

— Рад, что смог пригодиться, Фэллон, но, пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы в тебя больше не стреляли, не протыкали ножом и не топили, потому что на моих ушах больше ничего не осталось.

Он указывает на уши и на одинаковые ряды серёжек, на которых больше нет лечебных камней.

— Я уже записала это обещание на бумаге.

Взяв меня за руку, чтобы вывести меня из спальни, он спрашивает:

— Кто рассказал тебе о том, что Мириам в Тареспагии?

— Эпонина. Я посолила её вино, и она раскрыла мне свои секреты.

Он открывает тяжёлую дверь и отпускает меня, а я топаю вперёд в сторону люка, где меня ожидает гигантский ворон с золотыми глазами.

— Я не знал, что вы знакомы.

— Вопреки всеобщему убеждению, я поехала в Люс не ради удовольствия.

Его сдвинутые вместе брови сообщают мне, что это именно то, что он подумал.

Лор приседает, чтобы я могла забраться ему на спину. Оседлав его, я погружаю руки в его мягкие перья и обхватываю шею.

«Держись крепче, птичка», — шепчет он и летит в сторону пляжа, который я почти не помню. И не без причины. Ведь там меня чуть не поглотил океан.

Надеюсь, сегодня у меня появятся новые воспоминания.

Более приятные воспоминания.

Воспоминания, в которых добрый змей приплывает ко мне и облизывает ужасные раны, которые прилипли к чёрным одеждам, как стая голодных пиявок.

И хотя воздух тяжёл и влажен, облака рассеиваются, обнажив месяц, толщиной с ноготь.

Лор медленно меня опускает, ни разу не сложив крылья. И хотя мне не терпится подойти к морю с белыми пенными волнами, я благодарна за это мягкое приземление, так как сомневаюсь, что мои дрожащие руки смогут пережить нырок в воду. Вокруг нас кружат и другие тёмные формы. Наверное, другие вороны.

Когда мы, наконец, приземляемся, Лор превращается в дым. Я закрываю глаза и готовлюсь уже упасть лицом в песок, но только прохладные тени ударяют мне в лицо, а затем превращаются в твёрдую грудь, заполненную ударами сердца. Я поднимаю веки и обнаруживаю, что моё лицо уткнулось в изгиб шеи Лоркана. Кончик моего носа касается пульсирующей вены, а щека прижата к его твёрдой ключице.

Я выгибаю спину, чтобы отодвинуться подальше от его тела — точнее так далеко, как позволяют мне его руки.

— Можешь меня отпустить.

Лёгкий ветер вздымает его чёрные волосы, которые залетают в его глаза, пристально меня изучающие и оценивающие то, насколько я могу стоять на ногах.

— И позволить змею уплыть вместе с тобой? Нет уж.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу и оглядываюсь через плечо на море.

— Ты, и правда, думаешь, что они попытаются утащить меня в их логово?

— Единственное, что я думаю, так это то, что этот план — безумие, и что я бы предпочёл не отбивать тебя у змеев, как в прошлый раз, когда ты понравилась одному из них.

Я вздыхаю, но мой вздох звучит прерывисто из-за того, что мои зубы стучат.

— Ладно.

Я разворачиваюсь, заставив его руку отпустить мою талию, и тогда он берётся за мой локоть. И хотя я стараюсь изо всех сил не наваливаться на него, резкая боль в голени и бедре лишает меня равновесия и дыхания.

Лор низко чертыхается, и меняет положение рук на моём теле. Он так хорошо знаком с моими повреждениями, что умудряется их не касаться. Ещё пара шагов и я оказываюсь по колено в море.

Я издаю шипение, когда соль кусает мои раны, но я преодолеваю боль, чтобы Лоркан не решил отправить меня обратно в свою кровать.

Прохладная морская вода обдаёт мою тёплую кожу, вызывая мурашки на её поверхности. Я задерживаю дыхание и захожу дальше. Соль пропитывает одежды и начинает разъедать мои раны.

Лоркан что-то бормочет себе под нос. Что-то насчёт безумных планов.

— Разве твоя поездка в Глэйс заставила тебя позабыть о том, что я в них спец?

Он затихает, когда я упоминаю Глэйс. А, может быть, он вспомнил о той холодности, что появилась между нами в тот день, когда он