Читать книгу "Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди"

Но радуга…

Может, меня Филомела убьет? Залюбит до смерти?!

Нет, чепуха. Вот когда до смерти, тогда и радуга, в самый последний момент. Раз, и вместо меня – великан. То-то Филомеле достанется! Пожалеет, что смерти моей желала!

Говорю же, дурацкие мысли. Алкимен смеялся: мол, я когда с Филомелой, не головой думаю. Шутил, конечно. Все люди головой думают, больше нечем. Вот и я сперва подумал головой, а потом больше не думал, хоть головой, хоть чем-то другим, потому что мне радуга на голову свалилась.

Горит все вокруг, переливается. Звенит. Свистит. И тащит меня, тащит. Бык Посейдона – в носу кольцо, в кольце веревка, а кто за веревку тянет, этого мне не видно.

А потом – плюх! И сразу – с головой.

Кругом вода, вода, вода. Вертит, крутит: где верх, где низ?! Хочу дышать – куда там! Рот открыл не то для вдоха, не то для крика. В глотку вода хлещет пополам с песком. На миг вынырнул, глотнул-таки воздуха. Так и он пополам с водой! А хуже всего голос: девичий, яростный. Был бы Зевс девицей, гремел бы точно так же. Катит крик волнами, уши пробками забил:

– Грязная твоя душонка!

За что?! Хотел спросить, чуть не захлебнулся.

– Утоплю!

И ведь утопит.

– Скотина! Похотливая скотина! Проси прощения!

Воздух! Воздух! Дышать!

Дышу, кашляю. Главное – дышу! Брызги в лицо. Брызги – ерунда. Лишь бы не на дно, рыб кормить! А она опять за свое:

– Что, скукожился? Охолостился со страху?! Будешь знать!

Уже. Уже знаю.

– Проси прощения! Клянусь папиной бородой, утоплю!

– Прости! Виноват!

Тишина. Или это я оглох? Водой уши залило? Нет, плеск слышу. Не гневное клокотанье – плеск. А в нем что? Растерянность? Удивление?! Видать, башкой об дно приложился, вот и мерещится.

– Повтори.

– Прости!

– Еще раз! Повтори, что ты сказал!

– Я дурак! Я скотина! Похотливая!

– Еще!

– Виноват я! Виноват! Прощай уже, хватит мучить…

Молчание. Волны. Просто волны. Не топят, не швыряют, как щепку. Ко дну не тянут. Качают. Ласковые – жуть. У меня от этой ласки поджилки трясутся – хуже, чем в шторм. Сейчас брякну что-нибудь, дернусь невпопад – тогда уж точно конец!

Осторожничаю. Нащупываю ногами дно. Встаю по грудь в воде. Перед глазами все плывет. Ну да, вода, потому и плывет. Была б земля, бежало бы. Моргаю: раз, другой.

Вижу. Вижу ее.

Она – вода. Или вода – она? Морская вода решила принять форму… Очень, знаете ли. Ну просто очень. Это я про форму. В целом, тощенькая, вроде Филомелы, но грудь… Куда там Филомелиным статям! В паху горячо, тяжело. Вода – не та, которая она, а та, которая вода! – мое горячо ни капельки не остужает. И тяжело не облегчает, напротив. Афродита Пеннорожденная! Умоляю, сделай так, чтобы она не заметила!

Но какая все-таки грудь!

– Ах ты мерзавец!

Опять она за свое.

– Думаешь, извинился, так и пялиться можно?!

Сердится. Не сердится? Не могу понять.

– Если нельзя, я не буду.

– Не будет он! Нет, вы послушайте! Он не будет!

– Прости еще раз. Ты только скажи, я отвернусь.

Она колеблется. Как? Очень просто. Вся ее красота, какую я вижу, идет рябью: мелкой, едва заметной. Кожа покрывается радужной чешуей. Или это вода бликует, а мне мерещится?

За ее спиной бесшумно вспухает водяной горб. Горб? Хвост! Рыбий, здоровенный. Хвост задумчиво ходит из стороны в сторону. У меня отвисает челюсть. Она идет рябью, а на воде от хвоста ряби не остается!

– Ладно, смотри, – милостиво разрешает она. – Только даже не думай!

Всем своим видом я показываю, что не думаю. И раньше не думал.

– Если нимфа, так сразу и ноги раздвинула, да? Перед первым встречным?!

– Ноги?

Я изумлен:

– Какие ноги? У тебя же хвост!

Предательское воображение рисует в деталях: как оно, с хвостатой?

Она оглядывается через плечо на собственный хвост. Впервые увидела, что ли? Смотрит. Морщит носик. И начинает хохотать: звонко, заливисто. Как тут удержишься? Я тоже смеюсь. Хохочем на два голоса, хватаемся за животы. Вода вокруг нас закручивает игривые пенные барашки.

Словно в овечьем стаде купаемся.

– Насмешил! Ишь ты, хвостом попрекает. Насмотрелся?

– Нет!

Соврешь – обидишь. Обидишь – утопит. Не хочу я врать. Не умею. Спросите Гермия, он подтвердит: лжец из меня аховый.

– Век бы на тебя смотрел.

И не только смотрел бы. Так ведь утопит.

– Я такая страшная? Боишься взгляд отвести?

– Ты красивая. Очень.

Волосы зеленые, темные, как водоросли. А что? Мне нравится. Мне все нравится, не одни волосы. Глаза синие с зелеными искрами. Морская волна под солнцем. Черты лица тонкие, точеные. Светятся, будто лампада под водой горит. Живой перламутр. Плечи, руки. Гибкие, но сильные. Талия тоньше, чем у Филомелы. Мне даже хвост ее – и тот нравится.

Ну, про грудь я уже сказал.

– Подлизываешься?

– Нет, правда! Я что вижу, то и говорю!

– Честный, что ли?

– Честный. А может, глупый.

– Тогда скажи, честный: я красивая – как кто? Как что?

«Как богиня!» – едва не брякнул я. Я не задумывался, понравится ей сравнение или нет. Просто хотел объявить и не смог. Как утренняя заря? Нет, тоже не то.

– Как не знаю кто. Впервые такое вижу.

– Как не знаю кто, – нараспев повторила она. Я ждал насмешки, но голос ее сделался мечтательным. – Впервые такое. Такое – это я. Ты случайно не аэд[81]? Где твоя сладкозвучная лира? С песен бы и начал, сказитель! А то дождался, пока заснула на камешке – и уже тут как тут, крадется! Меч у него золотой! Воткнуть собрался, да? Хорошо, я сплю чутко!

– Какой еще меч?! – возмутился я.

– Какой-какой! Его ты тоже впервые увидел?

И рукой показывает. Чтобы, значит, сомнений не осталось. Ну да, туда и показала, куда же еще? Я думал, вода меня укроет, так она воду сделала прозрачней воздуха. Все видно, хоть ложись и помирай.

Стою красный от стыда. Носом шмыгаю.

– Не зря свое имя носишь. Золотой меч? Ага, всегда наготове.

Нет уж, теперь я ученый! Мне Горгон за глаза хватило. Считает меня Хрисаором? Золотым Мечом? Пусть считает. С женщинами спорить – себе дороже. Чего доброго, разозлится и утопит уже навсегда.