Читать книгу "Бар «Безнадега» - Мира Вольная"

- Чуть больше часа назад у тебя было целое море вопросов, а сейчас ни одного?

- Перегорело, - пожимаю плечами. – Ты падший серафим… Мне бы бежать от тебя так далеко, как только могу, но почему-то не хочется. Мне бы закатить тебе истерику с битьем посуды и телесными повреждениями, но все закончилось на крыше. Мне бы, по крайней мере, обидеться и просто тебя послать, но невероятно лень. А поэтому… расскажи мне про «Безнадегу», - прошу, переплетая наши пальцы. – Это твой… круг? Как у Самаэля Лимб?

- Да, - отвечает Зарецкий на выдохе. – Сейчас – да.

- Так было не всегда, - ясно, что не всегда. Его крылья чернее дегтя. – Ты добрался до самого дна, да?

- Да. Я пал последним, Эли. Гораздо позже, чем остальные, несколько сотен лет провел в Аду, на… - он усмехается коротко и снова зло, - пусть будет восьмой круг. Так проще.

- Восьмой, - хмурюсь. Не то чтобы Данте сильно запал мне в душу, но кое-что я помню, - Герион. Шесть рук, шесть ног, крылья.

- Ага, - снова короткая усмешка, «ага» звучит лениво. – Только все наоборот: две руки, две ноги, шесть крыльев. И к несчастному Гериону не имею никакого отношения. Полагаю, Алигьери просто понравилось имя. Знатный выдумщик и страшный зануда.

- Почему тогда…

- Потому что круги он описал по большей части верно, насколько, конечно, смог, насколько ему позволил Пифон. Падший отлично прикололся над праведником Данте.

- Что покровителю ведьм понадобилось от Алигьери? – не выдерживаю.

- Ну как… То же, что и всем: бессмертная душа, - звучит в ответ наигранно-пафосное, - а вообще, почему бы и нет, когда можешь?

- Действительно, - киваю. – Так ты стерег ведьм, обольстителей, продажных духовников и льстецов?

- Забыла взяточников, воров и лжесвидетелей. Обманщики всех мастей и пород, гордецы и плуты.

- Но?

- Но мне надоело, и я ушел.

- Вот так взял и ушел, - тяну недоверчиво, крепче сжимая ставшую холодной руку. Меня не обманывают его ехидство и показательная расслабленность. Зарецкий прошел через ад, и вряд ли этот факт вызывает у него радостные чувства и «бабочки в животе», иначе бы не ушел. – Почти так же, как сегодня взял и позвал Самаэля.

- Не «вот так», конечно, но ушел. Искупать грех, - последняя фраза покрыта инеем, колет губы, вяжет во рту.

- В «Безнадеге»?

- В «Безнадеге», - кивает коротко. – Я теперь ничей, Эли. Не их, не Его, не иной. Мне нашлось место только среди людей, только среди звона бутылок и крика чужих желаний.

Я не хочу спрашивать, но не спросить не могу. Потому что не верю, что Аарон не понимает, что оценивает свои силы предвзято, что…

- Ты веришь, что искупишь?

- Конечно, нет, - усмехается Зарецкий. – У нефилимов не получается получить искупление, что говорить о ком-то вроде меня? Но в целом, если отбросить частности, меня все устраивает. Я вроде как нейтральный. Вроде как самый сильный сукин сын в городе. Это, в общем-то, неплохо.

- Ты читаешь чужие желания…

- Потому что, когда стоял над всеми теми, над кем стоял, занимался, по сути, тем же. Самое страшное наказание - видеть, почти держать в руках то, чего желаешь больше всего на свете, и не иметь возможности получить это: ребенка, деньги, власть, Ducatti или чертов старый альбом с пожелтевшими фотографиями родителей.

- А если они не знают, чего хотят на самом деле? – вопрос вырывается шепотом.

- Знают, Лис. Всегда знают, даже если не осознают своих желаний. Как Кукла. Она поняла только, когда ты спросила ее в лоб, но хотела всегда: быть нужной, полезной, слышать «спасибо». Ты часто слышишь «спасибо», Лис?

- Почти никогда, - качаю головой. – Я собиратель не потому, что хочу что-то получить, я собиратель, потому что… собиратель, - пожимаю плечами. Формулировка получилась кривой, но судя по тому, как Аарон теснее прижимает меня к себе, он все понял и другого объяснения ему не надо. Не уверена, что нужно было и это. Его опыт, знания… пугают, порождают детские и глупые вопросы в моей голове. Что-то из серии: «насколько со мной все не так, раз Зарецкий сейчас здесь, раз носится со мной?»

- Ну вот и я… хозяин «Безнадеги» не потому что хочу что-то получить, а потому что просто хозяин «Безнадеги». Так бывает, - его очередь пожимать плечами. – Порой мне даже нравится, временами бесит, временами угнетает.

- В том баре твоя суть? Часть…

- Меня, - не дает Зарецкий договорить. – Ага. Чтобы не расхерачить нечаянно что-нибудь, чтобы, надравшись, быть уверенным, что я не очнусь на руинах этого города, среди пепла и человечины полной прожарки.

- А ты продуманный….

- За века своего бестолкового существования я должен был научиться хоть чему-то, тебе не кажется?

Я только фыркаю. Это защитная реакция, на самом деле, мне действительно надо бы бежать от этого мужчины, мозг орет об этом пожарной сиреной. Но…

- Как далеко ты можешь мерцать? – спрашиваю, протягивая руку за чашкой кофе. Нужен допинг, чтобы подтолкнуть собственные смелость и безрассудство и задать действительно важный вопрос.

- Тебя интересует какое-то конкретное место или ты спрашиваешь просто так?

- Скорее второе, - кофе холодный, коньяк чувствуется очень хорошо, несмотря на то, что его там немного.

- Хочешь погулять по Елисейским полям? – зубы Зарецкого смыкаются на мочке моего уха, заставляя вздрогнуть. Не от боли, от неожиданности.

- Ненавижу Париж, - бурчу в ответ, ставя кружку на место. – Переоцененный город, по сути та же Москва, только вместо таджиков арабы и китайцы.

- Зануда.

- Реалист, - отбиваю подачу. На какое-то время в комнате тишина, только сопит громко Вискарь все там же внизу. Я все еще набираюсь храбрости, пытаюсь наскрести по углам трезвого ума пьяного безрассудства. Получается с переменным успехом.

- Спрашивай, Лис. Я отвечу, - во второй раз за этот вечер едва усмехается Аарон, устраивая свой подбородок на моей макушке.

И снова тишина. Шелкопряд ждет, больше ничего не говорит и этим делает все еще сложнее. Я правда до конца не понимаю, хочу ли знать. Зачем?

Не думаю, что это что-то изменит. Не понимаю, почему его ответ на мой пока незаданный вопрос должен что-то поменять. Это как наркомания, алкоголизм, курение, гурманство или музыка: понимаешь, что вредно, что напрасно и бесперспективно, что разрушает тебя, но не можешь отказаться. Просто не можешь.

Зарецкий, похоже, действует на меня примерно так же.

Мне плевать, даже если он скажет, что пинал котят и убивал старушек. Хотя…

Что должен сделать серафим, Длань Господня, чтобы его низвергли в ад? Чтобы стать хранителем восьмого круга, а потом подняться на землю?

Вряд ли это были котята и старушки. Вряд ли это вообще было что-то настолько простое и тупое. В Зарецком нет жестокости. Слепой ненависти и безжалостности, рожденной сутью. Нет в нем бессмысленной жажды насилия и страданий. Но у него есть… упрямство и гордыня.