Читать книгу "В тумане тысячелетия - Александр Красницкий"

— Помолчите, птенцы! — крикнул им Вадим. — Не вам решать мою судьбу.

Братья вознегодовали.

— Рюрик, что ты молчишь? — едва сдерживая себя, спросил Сигур. — Одно твоё слово...

— Да, Рюрик! Нечего терять время с ним! — поддержал братьев Олоф. — Ему следует ещё отомстить за убийство наших послов...

— Пусть я умру! — в порыве отчаяния воскликнул Вадим. — Но умру я, проклиная твоё имя, изменник. Ну! Рази же!..

Рюрик отвернулся. Сигур и Триар приняли это за знак согласия. С криками радости обнажили они мечи и кинулись к Вадиму. Несчастный закрыл глаза, ожидая смертельного удара.

Но раздался властный оклик:

— Стой!

Это крикнул Рюрик.

В сей ужасный миг, когда, казалось, должны быть сведены все счёты с заклятым врагом, Рюрику вдруг припомнилось давно забытое прошлое... Вспомнилось, как в Перынской роще при виде недвижного Вадима, которого он уже считал за мертвеца, в порыве охватившего всё его существо ужаса, дал он клятву Сыну неведомого ему Бога пощадить заклятого врага, если только Он совершит чудо и возвратит жизнь Вадиму.

Едва вспомнил это Рюрик, как новый великодушный порыв охватил его.

«Вадим — заклятый мой враг! Чтобы исполнить мою клятву, должен я пощадить его».

Противиться сердечным порывам вождь варягов не умел. Как только промелькнула у него в голове эта мысль, как уже приказание сорвалось с языка и именно в тот самый миг, когда уже Сигур и Триар нацелили мечи на врага.

Братья с неудовольствием отступили.

— Ты хочешь пощадить его! — воскликнул Олоф, привыкший читать по лицу друга его сокровенные мысли.

— Его жизнь принадлежит мне, — глухо ответил Рюрик. — Я волен распорядиться ею, как мне будет угодно...

Олоф в недоумении пожал плечами и отошёл в сторону.

— Послушай, Вадим! — заговорил Рюрик, наклонясь над своим врагом. — Я дарю тебе твою жизнь... Почему? Этого я тебе не скажу... Но больше от меня ты не жди ни милости, ни пощады... Уходи из страны приильменской, если не хочешь ещё встретиться со мной... Мало ли места на земле? Будь уверен, искать я тебя не стану. Но и сам не попадайся мне на глаза...

— Я не хочу твоей милости! — сверкнул глазами Вадим.

Рюрик усмехнулся:

— Разве ты не узнал ещё ценности жизни?.. Но что бы ты ни говорил, я останусь верен своему слову: ты будешь жить!

— Брат, опомнись! Ты милуешь ядовитую змею! — воскликнул Сигур. — Она ужалит тебя!

— Я так сказал — так и будет. Объявить по всем дружинам, что жизнь этого человека священна. А кто осмелится пойти против моей воли и причинит ему вред, тот будет отвечать передо мной! Пойдёмте!

И Рюрик быстро пошёл прочь от того места, где лежал не пришедший ещё в себя от изумления Вадим.

— Ну что! Видишь! Прав старый Мал! — раздался возле Вадима голос болгарского кудесника. — Не пришла ещё пора тебе умирать.

— Позор, позор! — шептал Вадим и скрежетал зубами. — Но я отомщу! О, я сумею отомстить!

— Пока хранят его высшие силы, ничего не поделать слабому человеку. Люди бессильны перед высшей волей... Ты убедился в этом сам.

— Но что делать, что делать? — с отчаянием бормотал Вадим. — Как быть?

— Последуй его совету, исчезни... А пока попробуй встать на ноги и пойдём со мной. У старого Мала в его берлоге есть кое-какие травы. Они возвратят тебе силы...

С большим трудом поднялся Вадим при помощи Мала. В дряхлом теле старого кудесника сохранился ещё немалый запас физических сил.

Скоро они исчезли в чаще леса.

9. Смерть Велемира

ся страна приильменская очутилась во власти варягов, но они не заботились об упрочении власти и спешили, покончив с грабежом, уйти в далёкую Византию. Туда влекли их и любопытство, и жажда новых богатств.

Но Рюрик, по приказу которого пощадили Новгород, не был спокоен. Месть не удовлетворила его. Он жаждал ещё одного — смерти Велемира, которого в глубине души считал главной причиной всех своих бед.

Однако, несмотря на все розыски, Велемира найти не могли. Рюрик мог бы отправиться к Гостомыслу и узнать, где скрывается старый жрец. Но увы! Он не мог на это решиться...

Не знал он, как отнесётся к его поступку дядя... Всё-таки, несмотря на озлобление, родственные чувства сказывались, и вождю варягов было бы очень тяжело услыхать из уст Гостомысла осуждение его поступка.

Так и не показывался он в Новгороде, запретив всем своим воинам открывать кому бы то ни было из славян тайну своего происхождения. Скандинавские воины вообще были не особенно общительны, но теперь уважение к любимому вождю заставляло их быть немыми, как могила, что касалось прошлого Рюрика. Даже прежнее имя его было забыто.

Между тем Гостомысл, видевший позор родной страны, горевал и никак не находил способа помочь общему горю. Он и не подозревал, что варягов привёл на Ильмень его племянник, хотя иногда ему в голову приходила мысль, что в рядах северных витязей находятся братья-изгнанники.

«Повидать бы их!» — думал новгородский посадник, немало удивлявшийся тому обстоятельству, что при грабеже только Новгород уцелел.

Раскинув умом, Гостомысл сообразил, что этим он мог быть обязан только своему племяннику.

«Кому же другому нужно жалеть Новгород, когда вокруг него ни одно селение не уцелело! — раздумывал Гостомысл. — Если же это так, то он не простой воин среди скандинавов... Обыкновенного варяга не послушались бы вожди!..»

Гостомысл сообщил свои предположения Велемиру, которого укрыл в своём доме. Тот пришёл в ужас:

— Близка моя погибель, если Святогор на берегах Ильменя.

— Не думаю, чтобы он считал тебя врагом, — осторожно заметил новгородский посадник.

— Нет, он не забыл того, что я держал сторону Вадима... Через меня он потерял свою Любушу и должен был бежать...

— Не отчаивайся! Всё уладится...

Но Велемиром овладели мрачные предчувствия.

Однажды под вечер Гостомысл узнал, что в Новгород вошёл хорошо вооружённый отряд варягов.

— Они направляются к твоему дому, посадник! — сказал слуга. — С ними их главный предводитель, который привёл их сюда.

— Предводитель? Как его зовут? — старец волновался, надеясь услышать имя племянника.

— Имя его — Рюрик!

Всякая надежда исчезла...

— Рюрик? Нет... Но что же! Пусть они идут сюда... Я готов принять их, как дорогих гостей! — с грустью сказал Гостомысл.