Читать книгу "Медвежий угол - Фредрик Бакман"

– Позор. Это позор, вот что это такое.

Рамона подлила виски. Суне долго глядел на стакан.

– Петер не заходил?

Она покачала головой, подняла брови, молча спрашивая старика: «Ты с ним говорил?» Суне покачал головой.

– Я не знаю, что сказать…

Рамона ничего не говорит. Она слишком хорошо все понимает. Пригласить кого-то на кофе – это просто и сложно в одно и то же время.

– Клуб больше не твоя забота, Суне, – пробормотала она.

– Формально меня еще не уволили, похоже, со всем этим… они обо мне забыли. Но да. Конечно. Это больше не моя забота.

Рамона налила еще виски. Капнула в него кофе. Глубоко вздохнула – о Суне и о себе самой.

– Тогда о чем тут говорить? Старая кляча и дед, кряхтим, кряхтим. Скажи уже прямо, что думаешь.

Суне слегка улыбнулся:

– Ты всегда была хорошим психологом.

– Как все бармены. На нормального ты бы никогда не раскошелился.

– Я скучаю по Хольгеру.

– Только когда я на тебя ору.

Суне расхохотался так громко, что пес аж подскочил. Сердито тявкнул, потом снова принялся за ножку стула.

– На самом деле я скучаю только по тому, как ты орала на Хольгера.

– Я тоже.

Еще виски. Капля кофе. Паузы и воспоминания, несказанные слова и придержанные фразы. Пока Суне наконец не заговорил:

– То, что сделал Кевин, – позор. Чудовищный позор. Но я боюсь за клуб. Он существует уже почти семьдесят лет, но я, черт подери, не уверен, что он доживет до следующего года. Как бы народ, если суд признает мальчишку виновным, не свалил все на хоккей. Злопыхатели всегда найдутся. Вот они обрадуются. И во всем будет виноват хоккей.

Рамона залепила ему пощечину так стремительно и с такой силой, что толстый старичок чуть не упал со стула. А свирепая старушка злобно прошипела:

– Так вот зачем ты пришел? Поговорить об этом? Мужики, твою мать! Вы сами никогда ни в чем не виноваты, да? Когда же вы признаете, что не «хоккей» воспитывает этих мальчишек, а ВЫ! Повсюду, всю жизнь я встречаю мужиков, которые несут всякую чушь, чтобы оправдать собственные провалы. «Религия развязывает войны», «Оружие убивает людей», все это точно такая же чушь!

– Я… не имел в виду… – начал было Суне, но пригнулся, уворачиваясь от следующей затрещины.

– Не смей меня перебивать! Проклятые кобели! Это ВЫ во всем виноваты! Религия не воюет, оружие не убивает, а ты уясни себе раз и навсегда, что хоккей никогда никого не насиловал! Знаешь, кто все это делает? Воюет, убивает и насилует?

Суне откашлялся.

– Мужики?

– МУЖИКИ! Вечно эти проклятые мужики!

Суне поежился. Щенок пристыженно заполз в угол. Рамона тщательно поправила прическу, опустошила свой стакан, мысленно признавая, что не такая уж это сложная вещь, пригласить человека на кофе.

Потом подлила еще виски – себе и Суне, дала псу кусок салями, обошла стойку и уселась рядом со стариком. Глубоко вздохнув, признала:

– Я тоже скучаю по Хольгеру. А знаешь, что бы он сказал, будь он с нами?

– Нет.

– Что мы с тобой сами знаем, что правильно. Так что ему и не нужно нам это говорить.

Суне улыбнулся:

– Самовлюбленный мерзавец. Всегда был таким.

– Ага.

В другой части города Закариас незаметно, никого не разбудив, вышел из дома. С рюкзаком за спиной и ведром в руке. С наушниками в ушах и музыкой во всем теле. Сегодня ему исполнилось шестнадцать, и всю его жизнь его гнобили и преследовали. За все. За наружность и внутренность, за выговор, за адрес. Везде. В школе, в раздевалке, в сети. В конце концов человек истончается – этого так просто не увидишь, потому что те, кто окружают затравленного ребенка, думают, что он привык. Никогда, к этому нельзя привыкнуть никогда. Ты все время горишь. Только никто не знает, какой длины твой бикфордов шнур, даже ты сам. С девяти или десяти лет Закариас планировал самоубийство.

Жанетт проснулась оттого, что брат разговаривал по телефону. Снова сработала сигнализация. Сонная и злая, она поехала в школу. Обошла все здание с карманным фонариком, но ничего не нашла. И уже махнула брату, чтобы прекращал поиски, наверно, это снова снег попал на сенсор, но в следующую секунду вступила во что-то мокрое.

Второй охотник в Бьорнстаде отмывал от крови кузов ржавого пикапа. Ана с отцом всю ночь шли по следу, пока не нашли тяжелораненого зверя на лежке, он ушел глубоко в лес, в самую тьму. Они умертвили его гуманно и безболезненно. Ана натянула брезент на кузов и, забрав из кабины ружья, проверила их привычной рукой бывалого охотника.

На улице несколько мальчиков лет семи-восьми играли в хоккей. Сосед, восьмидесятилетий старик, стоял у своего почтового ящика. Из-за ревматизма каждое движение давалось ему с такой мукой, что казалось, будто он тащит на себе невидимые скалы. Он потянулся за газетой и пошел обратно в дом, но вдруг остановился и посмотрел на Ану. Всю жизнь, сколько Ана себя помнит, они жили по соседству, еще несколько лет назад старик охотился с ее отцом, а когда она была маленькая, угощал самодельной карамелью. Никто из них не произнес ни слова, старик только презрительно сплюнул под ноги. А войдя в дом, так сильно хлопнул дверью, что висевший над ней зеленый флажок с медведем заколыхался.

Мальчишки, игравшие в хоккей, подняли головы и уставились на Ану. На одном был свитер с номером девять. По выражениям лиц было понятно, о чем говорят у них дома. Другой мальчик плюнул перед собой. Потом все отвернулись.

Отец подошел, положил руку на плечо Аны и почувствовал дрожь, словно дочь вот-вот не то закричит, не то заплачет.

Почти половину своей жизни Закариас готовился свести с ней счеты. Раз за разом продумывал детали. Такое место, чтобы они увидели. Чтобы потом с этим жили. «Это вы сделали». Ничего особенного не понадобится. Веревка, кое-какие инструменты, подставка для ног. Хорошо бы табуретка, но перевернутое ведро тоже сойдет. Его он держал в руке. Все остальное сложил в рюкзак.

Единственное, что останавливало его до сих пор, – это Амат. Такого друга, как он, было достаточно. С Лифой Закариас никогда так не дружил, только через Амата, но, когда Амата взяли в юниорскую команду и он выбрал себе другую жизнь, для Закариаса все кончилось.

Он жил только благодаря Амату. В самые темные, самые тяжелые ночи Амат говорил ему: «Однажды, Зак, ты станешь богаче и сильнее, чем эти свиньи. И тогда ты проявишь милосердие. Потому что ты знаешь, как больно бывает от собственного бессилия. И ты не причинишь им зла, хотя мог бы. И мир станет лучше».

Таких друзей, как в пятнадцать лет, у тебя больше не будет. Сегодня Закариасу исполнилось шестнадцать. Он вошел в школу, не обращая внимания на сигнализацию. Поставил ведро на пол.