Читать книгу "Руны Вещего Олега - Юлия Гнатюк"

Дел в разрастающемся княжестве было невпроворот. Желая раздвинуть полуденные кордоны, Ольг неожиданно встретился с упорным сопротивлением тиверцев и уличей.

Следующей осенью князь вновь обратил свой взор на полуночный восход.

– Идём к радимичам и вятичам, – повелел он. – Нужно договориться с ними. Пусть меха и серебро северное потечёт в Киевскую казну, а не служит усилению Хазарского каганата.

* * *

К остановившейся у града Добрянска княжеской дружине прибыли посланцы радимичей: осанистый седовласый боярин и крепкий молчаливый темник годов сорока.

– Поразмышляли мы, князь Киевский, над твоим предложением, не скроем, к северянам, соседям нашим, ещё летом наведались, – степенно рёк пожилой боярин. – Дело-то важное, потому крепко должно быть обдумано, сам разумеешь. – Ольг терпеливо ждал, понимая обстоятельность сих людей. – Так вот, князь, собрали мы сход и решили, – коли ты хочешь, чтоб мы тебе, как и хазарам, платили по шелягу от рала, а взамен обещаешь защищать нас так же, как ты северян защитил, то мы согласны.

– Хазары враги мне, а защита люда славянского, кровнородственного – честь и обязанность. На том стою я и дружина.

– И людей в дружину твою дадим, потому как понимаем – коль собрать вместе дружины словенские, полянские, северянские да наши, то у хазар духу не хватит такую силу трогать, – веско добавил к словам боярина темник.

– Потому наш князь Радослав приглашает тебя, князь Вольг, погостить у нас да принять дань, как раз время полюдья приспело.

Пройдя земли радимичей, дружина Ольга по первому снегу, пока тонкой пеленой прикрывшему уже схваченную морозами землю, прибыла к Оке-реке, на которой сидели вятичи. И им также было предложено платить дань князю Киевскому.

Из стольного града Дедославля выехала целая свита всадников, впереди трое, одеты добротно, держали себя с достоинством.

– Значит, ты будешь Вольг, князь Киевский? – прищурив синее око, спросил главный, с волосами и бородой цвета спелой ржи. Одет он был в ладные доспехи, плечи покрывал белый шерстяной плащ. – А я князь Вятский Коловрат. Ты, Князь Киевский, зовёшь нас, вятичей, под своё крыло, и хочешь, чтоб мы дани хазарам более не платили, а платили тебе?

– Верно разумеешь, князь Коловрат. И что же ты решил? – Ольг пристально глянул в очи собеседника. Тот, не отводя взора, произнёс:

– С купцами нашими, боярами да старейшинами обсудили мы сие дело и решили, что нет нам резону с хазарами в раздоре быть. Ты от нас за тысячу вёрст, а хазары с булгарами рядом.

– Большая часть вящих людей нашего княжества живёт торговлей, а торговля вся через хазар да булгар идёт, так что нам смысла нет рубить сук, на котором сидим. Не обессудь, князь киевский, но нет нам выгоды от того, что ты предлагаешь, убыток один, – добавил круглолицый и дородный боярин с сединой в висках и бороде.

– Я разумею, что вас, «людей вящих», хазары да булгары не шибко обижают, а что думают о моём предложении те вятичи, что землю пашут, охотятся, скот разводят, ремеслом живут? – пронзительно глядя на посланцев, сдержанно молвил князь. – Они-то теряют родичей, жён и детей, хлеб выращенный и мёд собранный, когда тархан с воинами хазарскими за данью приходит!

Посланники снова переглянулись меж собой, поперешёптывались, и круглолицый отвечал, стараясь не выказать своего раздражения.

– Мы в самом деле люди не ремесленные, и не скотоводы, да благополучие княжества Вятского от нас вперворядь зависит, оттого нам и решать, кому дань платить и под чьим крылом земле нашей лепше жить.

Посуровел ликом могучий князь, блеснул зелёными очами.

– Что ж, будь по-вашему, только мыслю, зря вы так поступаете, да пусть нас боги рассудят…

* * *

Возвращались через Чернигов. Погостили у князя Жлуда. Он к тому времени уже собрал со своего княжества обозы с пушистой данью, которые Ольг велел присоединить к тяжёлым возам с радимичским серебром и под охраной отправить в Киев.

Коли сильно захочешь, то и дела сложатся так, как тебе надобно. Пользуясь столь удачным случаем, не преминул князь на обратном пути заехать в безымянную северянскую весь.

На сей раз день был солнечный, и мастерицу они застали на огороде. Она убирала капусту. Завидев подъезжающих верховых, заторопилась к ним. Прошлый раз в темноте, при лучине и сальных светильниках, хозяйка ему показалась старше, а сейчас оказалась довольно моложавой женой, с лучиками-морщинками у глубоких внимательных очей

– Мороз не сегодня-завтра должен ударить, вот и решила убрать, – пояснила она, омывая руки в небольшом ручье, что протекал по краю её огорода.

– Жадан, Стимир, подмогните-ка! – велел Ольг.

– Да это мы мигом, чай, не людские головы рубить! – подмигнул Жадан. – Куда складывать урожай?

Показав воинам место в вырытой яме и велев потом засыпать кочаны соломой, а сверху землёй, чтоб не достал мороз, хозяйка, утирая покрасневшие кисти передником, пригласила гостей в жилище, но с «боярином» вошли только двое, да и те, окинув землянку зоркими очами, доложились: «никого!» и опять вышли во двор управляться с лошадьми.

– А где же хозяин? – спросил Ольг, усаживаясь на лаву у стола.

– Нет его… помер ещё зимой, так что в жалобе я, – тихо вздохнула северянка, разжигая плошку, чтобы было светлее, и снимая шерстяной плат. Вместо венца со звонкими подвесками на голове у неё был тёмный плат. – А ты за кружевом приехал? Я знала, что приедешь, никому не отдавала. Ладно так вышло, вот, гляди, боярин! – Мастерица разложила на чистой, окрашенной мареной холстине, белоснежное изделие. На тёмном холсте узор был особенно виден. Ольг, поднявшись, принялся разглядывать законченную работу и подивился про себя, что ни воина, ни Перуна, которые виделись ему в прошлый раз, на узоре нет. В центре с поднятыми руками стояла рогатая Мокоша, а подле неё Доля и Недоля. Отходящие от них нити, переплетаясь, превращались в дивные цветы и неведомых птиц.

– Так тут, вроде, витязь был раненый, и Перуница с рогом в руке… – неуверенно молвил Ольг.

– Коли зрел тогда, то, может, снова узришь, – и Перуницу, и витязя, да и не только их, – нисколько не удивилась его словам мастерица. – Жена здесь одно увидеть может, муж другое, – каждому своё. Плести-то долго приходится, о многом за это время передумаешь, может, что из тех мыслей в узелках и запуталось, кто ж его знает.

– Выходит, узелки твои не из простых нитей связаны, коли за нити образов потянуть могут, что в душе человеческой рождаются, – негромко проговорил «боярин», продолжая глядеть на кружевной плат. Тени разных образов успели проскользнуть за это время перед ним, неожиданно появляясь и так же нежданно пропадая. – Сколько же стоит сия красота? – перевёл на мастерицу свои зелёные очи «боярин» и тут же умолк, потому что встретился с улыбкой мастерицы, которая смотрела на него, как смотрят взрослые на несмышлёных детей. В ушах зашумело, ноги вдруг ослабели, и Ольг невольно опустился на широкую лаву. Он вспомнил! Так глядела на него и улыбалась та кельтская женщина, что вложила ему в руку торквис на торжище в Галлии и сказала «это для твоей сестры». Быть не может, точно такой взгляд, но сколько прошло времени?! И это Черниговщина, а не Галлия! В ушах глухо шумело, как от приложенной к ним морской раковины, а он всё сидел и глядел пред собой, и был одновременно в настоящем, и в далёкой юности, когда впервые встретился с Рарогом и отправился с ним в дальний поход.