Читать книгу "Ночной волк - Леонид Жуховицкий"

Он подумал, что надо бы повидать Ксюшку, как следует похвалить за бабулю. Но тут же дошло, что Ксюшки наверняка в городе нету, уехала автостопом со своим мужиком, ей теперь ни до чего. Даже деньги на будущее, может, понадобятся, а может, и нет — малый ее не дурак, рано или поздно сориентируется, где пастись, где охотиться. Вообще, странно вышло — дней пять всего, как ехали с дочкой в электричке к матери и мать еще была живым существом. А теперь ни дочки, ни матери, обе ушли, только в разные стороны. Все, нет больше обязанностей и долгов нет, выплачены, свободный теперь человек, все можно, хоть напиться, хоть повеситься.

Автобуса не было. Не было и денег на такси, все отдал Шуре, думал, всего и понадобится, что мелочь на метро. Чемоданов подошел к краю тротуара и стал высматривать левака попроще, всего бы лучше грузовик, чтобы так, за умный разговор, подбросил в сторону центра.

Ладно, сказал он себе, зато главное сделано, и мать проводил по-людски, и дочку на ноги поставил. Так что, в общем и целом, жизнь удалась, грех жаловаться.

В конце улицы показалась машина: то ли старенький автобус, то ли фургон. Чемоданов вскинул руку.

Жить, чтобы выжить

Если бы полгода назад Чехлову сказали, что девчонка предложит ему минет за десять баксов, он бы не поверил.

Если бы полгода назад Чехлову сказали, что главной его морокой станет месть, он бы не поверил.

Если бы полгода назад Чехлову сказали, что с ним произойдет то, что произошло, он бы только засмеялся в ответ. Так не бывает. Просто по определению — не бывает…

С чего все началось?

В общем-то с ерунды — старшая дочь попросила денег. Денег не было, зарплату не давали уже третий месяц, но признаваться в этом не хотелось, и Чехлов предпочел соврать: понизив голос и виновато разведя руками, сказал, что накануне все прогулял в ресторане. Так сказать, молодой отец с молодыми грехами. Зачем ей деньги, он давно уже не спрашивал. Двадцать три года, служит в какой-то шарашкиной конторе, дома ночует через раз — по сути, взрослая баба со своей жизнью и своими проблемами. Младшая, замужняя, уже два года жившая отдельно, была понятней, ближе и, что уж там, любимей. Да и парень ей попался хороший, работящий. А Милка… Ладно, дочь, какая ни есть, все равно дочь.

— Давай в понедельник, ладно? — попросил Чехлов.

Он знал, что и в понедельник будет то же самое — но, может, до понедельника она еще где стрельнет. В крайнем случае, придется еще раз соврать. А что делать? Сам дурак: в свое время выбрал первым языком испанский, английский учил через пень-колоду. Будь тогда подальновидней, сейчас, может, читал бы лекции в каком-нибудь Гарварде.

Да, вяло подумал он в очередной раз, надо что-то делать. И с деньгами, и вообще. С жизнью…

Утром кое-что объяснилось — жена сказала, что Милка снова залетела.

— Та-ак, — протянул Чехлов. От кого залетела, спрашивать не стал, это значения не имело — порядочных мужиков вблизи Милки не наблюдалось. Ситуация его в общем-то касалась незначительно. Но интонацией все же показал Анне свою озабоченность. И в который раз почувствовал тоску и одиночество: семейная жизнь шла при нем, но как бы помимо него. И советовались с ним больше для порядка.

Надо что-то делать, подумал он опять, но гораздо решительней. Хотя бы денег в конторе попросить. Да что там попросить — потребовать! Ведь не чужие — свои, заработанные. Ходили упорные слухи, что кому-то директор платит. Кому — вычислялось легко: либо нужным, либо опасным, то есть способным на скандал. Значит, надо стать скандальным. Или хотя бы настойчивым. Словом, проявить некоторую твердость. Чего бояться-то? Хуже не будет!

Утром он решил, что говорить надо спокойно, с достоинством, и, спускаясь по лестнице, даже прорепетировал интонацию. Получилось вполне убедительно.

Однако требовать зарплату не пришлось.

Кафедра помещалась на первом этаже, в самом конце коридора. Открыв дверь, он увидел Маздаева с каким-то южным человеком, крупным, толстым, в дорогой кожаной куртке — маленький Маздаев едва доставал ему до плеча. На Чехлова оба не обратили внимания.

— Дверь надо с улицы, — объяснял южный человек, показывая пальцем, — тут стену пробить, и — ступеньки.

Там, где предлагалось пробить стену, стоял письменный стол Чехлова.

— Юрий Георгиевич… — начал было Чехлов.

Маздаев, бегло глянув, быстро проговорил:

— А, Борис Евгеньевич! У нас тут кое-какие перестановки. Загляните ко мне минут через сорок.

Южный человек никак не реагировал на Чехлова, будто тот и не входил, да и вообще не существовал. Секретарша Наташа сидела молча, растерянно тараща глаза на происходящее…

Через сорок минут Маздаев был занят, через час занят. Торчать в приемной было унизительно, и Чехлов вернулся на кафедру, сказав маздаевской секретарше, чтобы перезвонила, когда освободится. Никто не перезвонил.

Какой-нибудь год назад Маздаев был никто, ничтожество, паршивый завхоз, и с научными сотрудниками угодливо здоровался первым. Но пришли новые времена, главной ценностью в институте стали свободные площади, и Маздаев круто пошел вверх. Теперь он именовался заместителем директора по экономике, имел отдельный кабинет, с младшими научными не здоровался вообще, и даже профессорам кивал небрежно, как начальник. Он купил три новых пиджака, красный, голубой и песочного цвета, а месяц назад приехал на работу на «мерседесе».

— Скоро весь институт сдаст, — сказала Наташа, кивнув в сторону двери, — сделают тут какое-нибудь «Баварское пиво». Пробьют стену, навесят решетки, амбалов у входа…

— А чего, — пожал плечами Чехлов, — рынок так рынок. Можно сразу публичный дом.

Идея понравилась обоим, и они стали обсуждать, кто кем будет в публичном доме. Маздаев, конечно, директором, директор, наоборот, заместителем по девочкам, аспирантки — зарабатывать в койках, а зав кафедрой истории Водохлебова сама станет приплачивать клиентам…

— А вы кем будете? — спросила Наташа.

— А я буду твоим сутенером. На тебе можно такую валюту качать!

По нынешним временам это был комплимент.

Настроение, однако, от всей этой болтовни не улучшилось.

— А, кстати, почему именно нас сдают? — мрачно поинтересовался Чехлов. Он так и сказал — не лабораторию, не помещение, а — нас.

— Первый этаж, — вздохнула Наташа.

— Так ведь и математика на первом этаже. Там и пространства больше.

— Подсуетились, — сказала Наташа, — они под него Нинку подложили.

— Какую Нинку?

— С попой.

Определение было странное, но Чехлов сразу понял, о ком речь. Новенькая лаборантка, с пустым кукольным личиком, зато длинноногая, с великолепной, туго обтянутой задницей, иногда встречалась ему в коридорах, вызывая кучу эмоций, среди которых не было ни одной пристойной. Хотелось пригнуть ее к ближайшему подоконнику, задрать юбчонку, рывком стянуть колготки… Дальше Чехлов старался не думать. В институте не было принято спать с подчиненными, это могло сказаться на карьере, и Чехлов со своими девочками кокетничал, но рубеж не переходил. Теперь, выходит, традицию нарушили. И кто — Маздаев! Бог ты мой, куда мы катимся…