Читать книгу "Я видела детство и юность XX века - Ирина Эренбург"

4

27 июля [1987]

Дорогой Александр Ильич!

Извините, что так поздно пишу Вам. Большое спасибо за Ваши статьи. Особенно за ту, которая напечатана в «Литературном обозрении»[242], она бесспорно много даст читателю, если он прочтет «Люди, годы, жизнь». После публикации в «Огоньке» «Советский писатель» собирается в 1989 году выпустить мемуары полностью. В «Огоньке» были произведены довольно большие купюры, после того как я подписала гранки № 24 и 25 и спокойно уехала отдыхать. Особенно пострадала еврейская глава. С собранием сочинений до сих пор ничего не решено.

Все Вам доброго.

Ир. Эренбург.

5

14 июля [1991]

Дорогой Александр Ильич!

Спасибо за вырезку, спасибо за то, что Вы ответили Сеземану[243]. Жаль, что в такой газете, но ничего не поделаешь. Я нашла, что Вы зря не написали насчет ссылки на «Л. Г. Ж.», ведь Эренбург не пишет, что он выгнал Цветаеву, а только что разговор не получился.

И. Г. всегда очень хорошо относился к Цветаевой, и в их отношениях виновата она, это бесспорно.

Еще раз спасибо.

Ваша Ир. Эренбург.

Р. Б. Получили ли Вы «Л.Г.Ж.»?[244]

6

Без даты [после июня 1995]

Дорогой Александр Ильич!

Большое спасибо за интереснейшую статью об отношениях Цветаевой с Эренбургом[245]. Спасибо за защиту Эренбурга. Мне кажется, что Сеземан не заслужил, чтобы с ним спорить. Кроме того, я не нашла в Вашей статье упоминания об отличительной черте Эренбурга: он настолько ценил талант в искусстве, что никогда не обижался на талантливых поэтов, художников, писателей. Вспомним Гроссмана[246].

Желаю Вам хорошего года, хотя ничего доброго он не предвещает. Жму руку.

Ваша

Ир. Эренбург.

7

Дорогой Александр Ильич!

Лежу в постели, поэтому не писала до сих пор. Лежала в больнице, говорили, что отрежут ногу. Спасибо большое за книги и гонорар, я все получила.

Ваша

Ирина Эренбург.

7 / VI. 97.

Ирина Эренбург — Болеславу Издебскому (Эфраиму Фишману)

26/III 45 г.

Дорогой Болеслав, я Вас называю просто по имени, так как считаю, что мы с Вами стали немного родственниками.

Я та Ирина, о которой Вам уже писала Фаня. Мне хочется Вам написать о той радости, которую я испытала за Фаню, оттого что нашлись ее братья. Фаня, до того, как узнала о Вас, много мне рассказывала о том, как она Вас любит, какие у нее есть братья, поэтому мне кажется, что я с Вами знакома.

Фане пришлось многое испытать, как Вы сами знаете, поэтому, когда она приехала в Москву, она была скрытной и сдержанной. Сейчас она совсем другая: веселая и общительная. Ей было трудно учиться в школе, ведь она плохо знала русский, много пропустила, но сейчас учится хорошо, без посторонней помощи.

Мы с Фаней очень подружились. Я ее полюбила и привыкла настолько, что когда мне приходится (?), то очень скучаю по Фане.

У Фани хороший, ровный характер. В школе мне говорили, что она хороший товарищ, очень исполнительная, ей можно доверить любое дело, и раз она за него взялась она, его выполнит. Мне нравится в Фане, что несмотря на все, что ей пришлось увидеть, пережить, она совершенный ребенок.

Ваши письма доставляют Фане огромную радость, да я думаю, что Вы сами это понимаете.

Я желаю Вам боевых успехов и скорейшего свидания с Вашим братом и Ваней.

Крепко жму руку.

Ваша Ирина Эренбург.

Ф. А. Вигдорова — Ирине Эринбург

Дорогие, забегала и не застала.

Между тем — соскучилась. Очень. И дело есть.

1) Надо сказать Илье Григорьевичу, что после обсуждения в университете его мемуаров трех студентов исключили. Фамилии узнаю.

2) Вернулась из Новосибирска Елена Сергеевна Вентцель, разговаривала с Ляпуновым. Ляпунов сказал: «Я проверил по правдинской подшивке, в 44-ом году в статье Эр-га „Убей немца“ были слова „убей немчонка“».

Молодой аспирант, присутствовавший при разговоре, эти слова подтвердил.

Дело стоит того, чтобы в какой-то части мемуаров дать им по морде и сказать, что этого не было и быть не могло.

Целую Вас и очень хочу видеть.

Ф.

Виктор Шкловский — Ирине Эренбург

1972 г.

Дорогая Ирина Ильинична!

Я не узнал Вас в поликлинике. Мне скоро (очень скоро) будет 80 лет. Вернее стукнет — 80 лет. С годами они начинают с (?). Я совсем не узнаю людей, даже когда они со мной целуются; недавно так я поцеловался с цензором, который запрещал мою книгу. Я встретил его в лифте Госиздата. Это начало склероза. Очень устал. Кончил книгу об Эйзенштейне. Начал новую о Достоевском, я хотел бы писать о смерти своего поколения.