Читать книгу "Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер"

Аахен, 20 мая (полночь)

Это был знаменательный день в моей жизни. Мне суждено было увидеть разрушения, которые несет война, увидеть то, что пушки и бомбы делают с домами и живущими в них людьми, с городами, мостами, железнодорожными вокзалами, рельсами и поездами, университетами и старинными зданиями, с солдатами противника, грузовиками, танками и лошадьми, попавшими под огонь.

Зрелище не привлекательное. Нет, его не назовешь приятным. Например, Лувен, старинный университетский город, в ярости сожженный немцами в 1914 году и заново отстроенный — частично с американской помощью. Сейчас большая его часть в развалинах. Огромная университетская библиотека, восстановленная на пожертвования американских школ и колледжей, полностью разрушена. Я спросил у немецкого офицера, что сделалось с книгами.

«Сгорели», — ответил он.

Должно быть, я выглядел довольно-таки шокированным, наблюдая все это разорение и размышляя над тем, какой удар нанесен образованию и культуре и всему прекрасному, что есть в европейской жизни.

Офицер добавил: «Очень плохо. Жаль. Но, дружище, это же война. Поймите».

Я понял. Но это больно.

В передаче, которую мне придется вести из Кельна, если до него доберемся, я подведу итог всему, что сегодня увидел.

Вот почти хронологический отчет.

Сразу, как рассвело, мы выехали из Аахена (Аи-ля-Шапель) и направились через голландскую провинцию Лимбург в Маастрихт. Не похоже, что голландцы оказали здесь сильное сопротивление. Дома целы, окна не разбиты. На редких и нарядных, как игрушечные, голландских домиках следы пулеметных очередей, но не более того. Видно, что голландцы не предпринимали попыток задержать продвижение немцев, взорвав дорогу на Маастрихт. Поврежден лишь один мост через реку. Больше ничего.

Мы пересекали Маас (Мейзе) у Маастрихта. Река в этом месте широкая и представляет собой естественный оборонительный рубеж, но голландцы им не очень-то воспользовались. Мосты взрывали неохотно. Взорван один из семи или восьми пролетов на двух мостах, которые я видел. У немцев, очевидно, были в тылу запасные пролеты, сделанные из стальных рам, и, как только в пределах нескольких часов их доставляли, мосты выглядели как новые. Когда мы проезжали, по обоим мостам грохотали немецкие тыловые части.

7.30 утра. Прибыли на Альберт-канал. С его крутыми берегами высотой по тридцать футов, которые бельгийцы зацементировали, чтобы по ним невозможно было взобраться, он был отличным оборонительным рубежом, особенно против танков. Вот только мост бельгийцы не взорвали. Я поинтересовался у немецкого офицера почему.

«Мы слишком быстро наступали», — ответил он. Очевидно, здесь произошло то же самое, что и на большинстве других важных мостов через Альберт-канал в направлении к Льежу. Немецкие парашютисты-десантники ударили по мостам с тыла, уничтожили защищающие их пулеметные расчеты, подавили все огневые точки и перерезали провода, ведущие к заложенным в мостах взрывным устройствам, еще до того, как бельгийцы успели их взорвать. Конкретно этот мост через канал на бельгийской стороне защищала долговременная огневая точка на самом мосту и по одной в ста ярдах справа и слева от него. Бункер на мосту, скорее всего, был взят тем же таинственным способом, что и форт Эбен-Эмаэль у Льежа, парашютистами, оснащенными каким-то современным оружием.

Немецкий офицер предупредил нас, чтобы мы не заходили в бункер, потому что там остались мины, но двое все-таки рискнули. Я сразу же заметил, что внутри бункера был пожар. Из чего сделал вывод, хотя и с некоторыми оговорками: у парашютистов, бравших бункер с тыла, наверное, был огнемет, и они огнем уничтожили тех, кто находился внутри. Неподалеку заметил свежие могилы. Над ними высились колья с бельгийскими касками. Возможно, это личный состав дота.

Скорость тоже играла свою роль, создавая эффект неожиданности. Моторизованные германские части пересекли голландскую границу в двадцати милях отсюда в пять часов утра и перебрались через этот канал в Бельгию (минуя Маастрихт, который должен был хорошо обороняться, но не оборонялся) в десять, то есть за пять часов.

Разница между Голландией и Бельгией сразу же бросается в глаза. Как только мы пересекли границу Бельгии, вдоль дороги потянулись кварталы домов, буквально превращенных в пыль. Очевидно, бельгийцы были сделаны не из того теста, что голландцы. Вначале они дрались как львы. За каждый дом.

7.45. Тонгр. Здесь мы в первый раз неожиданно столкнулись с настоящим опустошением. Значительная часть города, там, где мы проезжали, разнесена вдребезги. Железнодорожный вокзал в руинах — видимо, работа пикирующих бомбардировщиков. Все рельсы вокруг покорежены, вагоны и локомотивы сброшены с путей. Мы представили себе, если вообще это можно было представить, ужас местных жителей. Когда в четверг (9 мая) они легли спать, Бельгия пребывала в мире со всем миром, включая Германию. В пятницу на рассвете немецкие бомбардировщики уже нацеливались на вокзал и город, на те самые дома, в которых люди так мирно заснули, чтобы превратить их дома в обугленную кучу руин. Сам город полностью опустошен. Две-три голодные собаки печально обнюхивают развалины в поисках воды, пищи и своих хозяев.

8.10. Тронд. Этот город находится примерно в двенадцати милях от Тонгра. Пока мы медленно пробирались через развалины на улицах, я сделал несколько черновых заметок: «Дома снесены… хаос… горестные лица бельгийцев… они только сейчас начинают возвращаться… рыдающие женщины… а их мужчины?., где они?., дома здесь бомбили наугад… небрежность летчиков?., или специально?., война на дорогах… германская армия на колесах… немцы просто заполонили все дороги… танки, самолеты, артиллерия, противотанковые орудия, все, что угодно… все утро дороги забиты грузами, марширующими войсками… и, странно, ни одного самолета союзников… эти бесконечные колонны войск, орудий, боеприпасов на всем пути от германской границы… отличная цель!.. Вдоль дороги под палящим солнцем в пыли потоки беженцев… сердце разрывается…»

Беженцы устало плетутся по дороге, на руках у старух дети, их матери тащат семейные пожитки. Кому повезло, везут их на велосипедах. Настоящие счастливчики — на тележках. Их лица — изумленные, испуганные, застывшие от горя и страдания, но полны достоинства. Что только не вынесет человеческое существо! И выживает, и движется вперед! Через несколько часов они будут рыться в обугленных обломках того, что еще позавчера было их домами.

8.30. Тирлемон. Здесь немецкий офицер сказал: «Нам потребовалось пять дней, чтобы дойти до Тирлемона». От Аахена мы проехали уже около ста километров — значит, двадцать километров в день. Неплохо. Кстати, на всем пути я не видел на дороге ни одной воронки от бомбы. Из этого следует, что немецкие летчики, выводя из строя бельгийские железные дороги, старались не трогать дороги или мосты. Очевидно, немецкое командование решило заранее не пытаться использовать бельгийские железные дороги, только автомобильные. Их армия предназначена для передвижения на машинах с бензиновым двигателем.

Мы подъехали к громадной яме, образовавшейся в том месте, где дорога пересекала небольшую речку на въезде в город. Яма тридцать ярдов в диаметре и двадцать пять футов в глубину. Офицер объяснил, что это сделали французы.