Читать книгу "Записки примата. Необычайная жизнь ученого среди павианов - Роберт Сапольски"

Мы ударились в эксперименты с подачи Ричарда. «Если можно делать мороженое из апельсинового напитка, нельзя ли из содовой?» Попробовали — восхитительно. «Раз получается из содовой, нельзя ли из какао?» Сварили какао, остудили, заморозили. Было так вкусно, что мы кинулись обниматься. «Если можно какао, нельзя ли чай?» «Неплохо», — решил Ричард, но остальные приняли без восторга. На следующий день он предложил заморозить рагу из козлятины с луком и капустой — оставалось буквально полшага до изобретения замороженных обедов. Но Ричард поверил Лизе на слово, что результат его разочарует.

Мороженое. Мы мечтаем о нем, мы приканчиваем порцию и думаем, нельзя ли сделать еще, мы половину вечера предвкушаем завтрашний день. Наше увлечение разделяют не все. «Не-е, слишком холодно», — говорит Самуэлли, навестивший нас во время отгулов в туристском лагере, и растапливает свою порцию в тепловатую жижу. «Ты в своем уме? — вопим мы. — Мы тебе согреем порошковый сок отдельно, если хочешь, не трать зря наше мороженое, оставь нам!» Соирова и вовсе отказывается маяться подобной дурью. По крайней мере так мы считали до одного неурочно раннего возвращения в лагерь. Там мы наткнулись на Соирову, который выуживал со льда порцию мороженой коровьей крови. Большую гемолизированную глыбу. «Восхитительно» — так можно перевести его слова.

25. Джозеф

Лиза знакомила Ричарда с мюзиклами. У нее нашелся магнитофон и кассета с «Отверженными», и теперь они с Ричардом разбирали сюжет и тексты. Встречающиеся на каждом шагу скотство и бесчеловечность у него вопросов не вызывали. При известии о том, что белого злодея Жавера вывели на чистую воду, он возбужденно подпрыгнул. Его невероятно смешило, что полицейский — в здешних краях фигура, как правило, коррумпированная и злонамеренная, — тоже может петь. Лизины предисловия к каждой арии он слушал в завороженном предвкушении. Так, глядишь, и до большой оперы дело дойдет, может, даже до «Аиды» c ее слонами.

И как раз на том эпизоде, который никто из здешних бы не понял, — когда угнетенные поднимаются на борьбу против несправедливости и идут на баррикады — до лагеря докатилась весть: Джозеф сошел с ума! Джозеф, охранник-масаи в туристском лагере, не дающий соплеменникам совершать налеты, защищающий зазевавшихся туристов от слонов, тихий беззлобный человек, который вкалывал здесь столько лет, не давая ни малейших поводов для насмешек, — этот самый Джозеф сошел с ума.

Первым выступил Чарльз, занимавшийся стиркой белья в туристском лагере, соплеменник Ричарда и Самуэлли. Захлебываясь от возбуждения, он выдал несомненное свидетельство сумасшествия Джозефа. Ровно в этот день Джозеф взял и уволился — явное сумасбродство. Точнее, сказал, что уволился, сообщив о безумной выходке, когда увязывал свой нехитрый скарб в узел, поскольку по неизвестным причинам решил покончить с жизнью. И пропал.

Следом явился встревоженный Соирова. Джозефу он каким-то боком приходился родней — каким именно боком, так и оставалось для нас загадкой, несмотря на все объяснения. Джозеф действительно спятил и теперь носится вдоль реки, из деревни в деревню, заявляя, что сейчас покончит с собой. «Но почему?» — спросили мы. «Потому что он сошел с ума», — объяснил Соирова и с озабоченным видом удалился.

Потом прибежала перепуганная масайская ребятня. Джозефа действительно видели — безобидный тихий Джозеф шатался по пастбищу между деревнями. «До встречи в раю!» — кричал он детям, которые теперь вздрагивали, передавая его слова. Мы, озадаченно столпившись вокруг, раздали шарики и развели им порошкового сока в утешение.

Ближе к вечеру в лагере шушукалась, обмениваясь слухами и догадками, целая толпа. Он действительно может покончить с жизнью? Конечно, он же спятил. Но откуда известно, что он спятил? Так он ведь уволился. Но почему? Версии сыпались, как из мешка.

— Знаете, у Джозефа язва, он от нее сильно мучается, так что, может, он решил убить себя, чтобы перестать мучиться — это Ричард, у которого тоже язва.

— Но он столько пьет! Наверное, он уже не чувствует боль от язвы, — парирует Саймон, официант.

— От выпивки язва только больше болит, — возражает Ричард.

— Когда пьешь, язву перестаешь чувствовать, — отвечает Саймон.

Мы прислушиваемся к неразрешимому спору краем уха, пока Чарльз не выдвигает новое предположение: Джозеф спятил оттого, что слишком много пил.

Соирова подозревает, что здесь творятся гораздо более хитрые дела.

— На церемонии в деревне шаман сказал, что у Джозефа в тыкве-горлянке слишком много пива для одного и нужно поделиться с шаманом, а Джозеф отказался. Так что шаман навел на него порчу.

— Из-за пива?

— Но шаман у всех просит пива, и ему все отказывают.

— А Джозеф сказал, что не боится шамана, значит, шаман не может навести на него порчу.

— Конечно, может. Все он может. Захочет — превратит в гиену, а захочет — сделает так, чтобы у тебя пенис отсох, — заявляет Чарльз, уборщик номеров. Какая участь хуже, было не очень понятно.

— Этот шаман не такой сильный, он просто старый пьянчуга.

— Поэтому с него и станется навести порчу из-за пива.

И дальше в том же духе. Все горячатся, все увлечены, мы щекочем себе нервы, гадая, не придет ли Джозеф ночью в обличье гиены нас загрызть.

Новый день, новые слухи. Примчалась Рода с известием, что он по-прежнему намерен покончить с собой. Соирова сообщил, что Джозеф пытался занять денег на покупку яда из редкого растения. Причудливость идеи брать деньги в долг, обещая вернуть их после смерти, придавала этой истории своеобразную внушительность. Замеченные поблизости вооруженные егеря, патрулирующие окрестности, навели на мысль, будто обезумевший Джозеф стал опасен и теперь его можно усмирить не иначе, как оружием, но потом выяснилось, что те просто искали браконьеров. Замеченный поблизости управляющий, проезжавший по окрестностям на машине, навел на мысль, будто отлавливать обезумевшего Джозефа вызвали верховное начальство, но потом оказалось, что управляющий просто намеревался пообедать на халяву в туристском лагере. Многие уверяли, что видели Джозефа, но все в разных местах, говорил он вроде бы на разных языках и странно жестикулировал, в чем, возможно, был какой-то смысл.

На следующий день отовсюду начали поступать еще более сенсационные вести: Джозеф «как-то сумел стать белым человеком». Свидетели утверждали, что каким-то чудом он «побелел», а кожа стала «какой-то шершавой». В ходе усиленных перекрестных допросов удалось прийти к самому разумному объяснению: он вывалялся в белом песке, который встречается здесь на некоторых отмелях. И все же слышались утверждения, что как-то он стал белым человеком. Детей в тот день не выпускали из деревни, коров тоже.

На следующий день наступила развязка. На глазах у всех Джозеф явился из буша, почему-то вовсе не белый, купил билет на автобус до родного города и откланялся, ни словом не упомянув о том, чтобы свидеться в раю. «Джозеф, как ты?» — теребили его. «Со мной все хорошо». Значит, не сумасшедший, признали все.