Читать книгу "Лев Гумилев - Валерий Демин"

Незадолго до смерти он высказался совершенно определенно о будущем российских этносов: мы стали свидетелями рождения «нового суперэтноса на поле поражения, грязи и дерьма» (напечатано это было уже после его кончины). И происходят сии мучительные роды вопреки рыночным принципам Запада и духовным ценностям Востока. Ибо Россия — это даже и не страна вовсе. Россия — это целый континент (по имени Евразия, естественно).

Что же будет дальше? «Сроков мы не знаем, — отвечал Лев Николаевич на вопрос одного из корреспондентов. — А насчет русского народа я вообще говорить не стану. У меня нет достаточно исходных данных. Для того чтобы сделать точный расчет, нужен не только компьютер — он у меня есть, но в достаточном количестве исходные данные. Необходима информация. Верная статистика, а нам давали главным образом дезинформацию. Поэтому, естественно, правильного прогноза мы сделать не можем». В предисловии, написанном в 1990 году для детского издания «Закона Божьего» (подобных работ за ним еще не значилось), Гумилёв подытоживал: «И в наше время, когда мера грехов наших через край и страна наша находится в состоянии кризиса, только искренний подвиг нашего народа может смягчить промысел Божий и умолить Его даровать нам спасение от зла мира сего».

Лев Николаевич отнюдь не чуждался богословской проблематики (точнее было бы сказать — богоискательских идей). В его архиве сохранился любопытный ныне опубликованный текст на данную тему, получивший название «Апокриф»:

«1. Бог, сотворивший мир, — личность, но отнюдь не Абсолют.

2. Создав пространство вне себя, он ограничил себя, ибо сам находится вне созданного им пространства. Следовательно, он не вездесущ.

3. Создав время, явление самостоятельное, он ограничил себя, ибо он не может сделать бывшего небывшим. Следо­вательно, он не всемогущ.

4. Создав души, наделенные свободной волей, он не может предугадать их поступки. Следовательно, он не всеведущ.

5. Это так, потому что он добр, ибо если бы он был вездесущ, то он был бы и в зле и грехе, а этого нет.

6. Это так, потому что он милостив, ибо если бы он был всемогущ и не исправил бы зла мира, то это было бы не сострадание, а лицемерие.

7. Это так, потому что если бы он был всеведущ, то он знал бы и злые помыслы людей, которые тем самым не могли бы поступить иначе, дабы не нарушить волю его. Но тогда за все преступления должен отвечать он, а не люди, которые всего лишь исполнители.

8. Бог — добр, следовательно, неповинен в зле мира сего, а источник зла — сатана. Но если сатана сотворен Богом, то вина за его дела на Боге. Так как этого не может быть (это противоречит первому принципу), то значит — сатана не тварь, а порождение небытия и сам небытие.

9. Но сатана действует, значит, небытие может быть активным, но, конечно, не само по себе, а через влияние на свободную волю людей, через необратимость времени и через разрывы в пространстве.

10. Те люди, животные, демоны, которые свободным волеизъявлением принимали закон сатаны, превращались в нежить и теряли высшее благо — смерть и воскресение, ибо тот, кто не живет, не может ни умереть, ни воскреснуть.

11. Смерть сама по себе не зло, ибо за нею идет новая жизнь или полный распад и забвение. Зло и ужас — вечная неудовлетворенность без надежды на конец. Это и есть царство сатаны.

12. Сила зла во лжи. Ложью можно преодолеть ход времени (имеется в виду не космическое, а биолого-психологическое время как ощущение мыслящего существа), доказав что прошлое было не таким, каким оно воспринималось и каким оно сохранилось в памяти. Ложью легко превратить свободную волю в несвободную, подчиненную иллюзиям. Ложь ломает пространство, создавая облики (или призраки) далеких вблизи, а близких отдаляя от общения. Ложь делает бывшее небывшим, небывшее облекает в призрачное бытие на пагубу всем живым существам.

13. Лучший друг сатаны — огненный демон Яхве, говоривший с Моисеем на горе Синай; наивысший святой сатаны — Иуда, предавший Учителя; тот, кто следует принципу Иуды, — свободен от греха, ибо все, что он творит, надо звать благом. Эти люди по ту сторону добра и зла. Им поз­волено все, кроме правдивости и милосердия.

14. Христос единый отверг зло, сказав: "Отыди от меня, сатана". Только силою пречестного креста спасена Земля от уничтожения злом (может быть, психической аннигиляции) и ныне готовится к встрече Параклета (Утешителя), который преодолевает пространство, время и злобность душ людских. Он вечно приходит и вечно с нами и все же мы чаем его повседневно. Это тайна, не открытая скудному разуму людей».

Приведенный текст только на первый взгляд кажется простым и понятным (и одновременно более чем неожиданным для рационально мыслящего ученого). В действительности здесь, как и в любом сакральном тексте, множество скрытых значений и неразгаданных смыслов. Один 12-й тезис чего стоит! Это — настоящий этический трактат, лапидарный, как максима священного теста, начертанная на древних скрижалях. Извечная проблема борьбы добра и зла конкретизирована на примере кажущегося торжества лжи над правдой. Сколько раз сталкивался Лев Николаевич с подобной ситуацией в науке и жизни, когда казалось, что ложь заполонила всё. Но он прекрасно знал и понимал также: победа истины в конечном счете неизбежна.

Вместе с Максимом Горьким он мог, не колеблясь, провозгласить: «Ложь — религия рабов и хозяев, правда — бог свободного человека!» В полете мыслей, в распахнутости души, в умении мобилизовать волю и в устремленности чувств Гумилёв всегда осознавал себя свободным человеком — даже там, где его окружали тюремные стены или колючая проволока спецлагерей, или тогда, когда пытались организовать травлю по всем правилам загонной охоты.

Безусловно, у Льва Николаевича имелись основания считать политический режим, сошедший в 1991 году с исторической сцены, бесчеловечным. Разве не из-за господствовавшей на протяжении нескольких десятилетий репрессивной системы провел он 14 лет в тюрьмах и лагерях? Разве не она — система эта — убила его отца и искромсала судьбу матери? Он искренне полагал, что доказавший собственную несостоятельность политический режим рухнул вполне закономерно. Но столь же искренне считал трагедией последовавший вслед за этим распад страны, созданной кровью и потом предков. Свою жизнь он считал неотделимой от истории и судьбы именно этой страны.

Гумилёв предостерегал от бездумного заимствования зарубежного — особенно европейского и американского — опыта. К вящему неудовольствию антипатриотически настроенных кругов, он наглядно демонстрировал, к чему может привести подобное увлечение: « Россия — самостоятельный суперэтнос, возникший на 500 лет позже западноевропейского, в XIV веке. Мы и западноевропейцы всегда это различие ощущали и "своими" друг друга не признавали. Раз мы на 500 лет моложе, то как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, уровень пассионарности предполагает совершенно иные императивы поведения. Конечно, можно попытаться "войти в круг цивилизованных народов", то есть чужой суперэтнос. Но, к сожалению, ничто не дается даром. Надо осознавать, что ценой присоединения в любом случае будет полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция ».