Читать книгу "Быть балериной. Частная жизнь танцовщиц Императорского театра - Юлия Андреева"

Дверь есенинского номера была полуоткрыта. Меня поразили полная тишина и отсутствие посторонних. Весть о гибели Есенина еще не успела облететь город.

Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным, – в нем ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая легкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб. Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольской пиджак висел тут же, на спинке стула. И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок. На маленьком плюшевом диване за круглым столиком с графином воды сидел милиционер в туго подпоясанной шинели и, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол. Он словно обрадовался нашему прибытию и тотчас же заставил нас подписаться как свидетелей. В этом сухом документе все было сказано кратко и точно, и от этого бессмысленный факт самоубийства показался еще более нелепым и страшным.

Обстановка номера поражала холодной, казенной неуютностью. Ни цветов на окне, ни единой книги. Чемодан Есенина, единственная его личная вещь, был раскрыт на одном из соседних стульев. Из него клубком глянцевитых переливающихся змей вылезали модные заграничные галстуки. Я никогда не видел их в таком количестве. В белесоватом свете зимнего дня их ядовитая многоцветность резала глаза неуместной яркостью и пестротой»[288]. Эти галстуки, наверное, выбирала для него Айседора, там, в дорогих парижских магазинах, может, на бульварах Берлина, или в Нью-Йорке – в СССР того времени просто не могло быть таких галстуков.

Есенин не оставил никакого объяснения случившемуся, только написанное его кровью четверостишье:

До свиданья, друг мой, до свиданья.Милый мой, ты у меня в груди.Предназначенное расставаньеОбещает встречу впереди.

…Последнее время Айседора ощущала свою неуместность в СССР. Нет, не так она представляла себе страну победившей революции. Она-то всем расписывала, что в свободной стране люди должны и двигаться и дышать свободно. Но молодежь интересовало не гармоничное развитие души и тела, а прежде всего политическое воспитание. В школе почти не топили, так что заниматься было невозможно, да и с любимым человеком не сложилось. Навсегда улетая из Москвы, Айседора в последний раз предложила Сергею Есенину начать все сначала. Снова отправиться на поиск переводчиков и издателей, напомнить о себе в иностранной прессе, но Есенин отказался.

Аэроплан летел какое-то время, а потом начал стремительно терять высоту; искусство пилота помогло избежать столкновения с землей, хотя все пассажиры были здорово напуганы. В результате они сели на каком-то поле недалеко от деревни, откуда вскоре сбежались крестьяне поглядеть на необычное зрелище. Они стали последними зрителями в СССР, увидевшими танец великой Айседоры.

В последних числах декабря 1925 года Айседора находится в Париже в обществе своего брата Раймонда и их общих друзей. Сергей Есенин покончил с собой 28 декабря, газеты тотчас сообщили об этом. Когда Дункан узнала о смерти мужа, «она не произнесла ни одного слова», – рассказывает ее брат Раймонд…

Несколько дней спустя ряд парижских газет опубликовал ее письмо: «Известие о трагической смерти Есенина причинило мне глубочайшую боль. У него была молодость, красота, гений. Неудовлетворенный всеми этими дарами, его дерзкий дух стремился к недостижимому, и он желал, чтобы филистимляне пали пред ним ниц. Он уничтожил свое юное и прекрасное тело, но дух его вечно будет жить в душе русского народа и в душе всех, кто любит поэтов. Я категорически протестую против легкомысленных и недостоверных высказываний, опубликованных американской прессой в Париже. Между Есениным и мной никогда не было никаких ссор, и мы никогда не были разведены. Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием. Айседора Дункан».

Из Парижа Дункан переезжает в Ниццу, где проходит ее последнее публичное выступление, на котором она танцует под «незаконченную симфонию» Шуберта, траурный марш из «Гибели богов» и в заключение «Смерть Изольды».

«Я рыдала о нем много долгих часов, сколько могла… Сейчас у меня полоса сплошных страданий и невзгод, поэтому меня часто посещает искушение последовать его примеру. Только я уйду в море»[289], – открывается она Ирме. А потом действительно уходит на берег. Как была, не раздеваясь, а лишь скинув туфли. Подняла руки к небу, вошла в воду и шла себе вперед и вперед, уходя все глубже и глубже. Вода достигла шеи, добралась до подбородка, поцеловала Айседору в ярко накрашенные губы… еще несколько мгновений… и… Заметивший Айседору с берега английский офицер вытащил ее из воды.

«Не правда ли, какая прекрасная сцена для фильма!» – скажет она, едва придя в себя.

Она больше не танцует, оставшаяся недвижимость скоро уйдет за долги, тем не менее, в ноябре 1926-го Дункан получила из Москвы извещение на получение денег за переизданные книги ее мужа. Сумма немаленькая – на кону порядка 300–400 тысяч франков. Несмотря на то, что Есенин женился на Толстой, он не расторг брак с Айседорой, и она имела полное право на его наследство, но Дункан благородно отказывается в пользу матери и сестер Сергея.

14 сентября 1927 года Айседора села в гоночную машину фирмы «Бугатти», закинув за плечи край ярко красного шарфа с желтой летящей птицей посередине. Повернувшись к своим друзьям, она помахала им рукой и, победно улыбаясь, воскликнула: «Прощайте, мои друзья. Я иду к славе!».

Соскользнувший с плеча Айседоры шарф накрутился на заднее колесо ее машины, Айседора погибла мгновенно.