Читать книгу "Новая Магдалина - Уилки Коллинз"

Мы завтра вернемся в Лондон. Она с сожалением оставляет спокойное уединение этого отдаленного приморского городка — она боится перемены. Я же нисколько об этом не забочусь. Для меня решительно все равно, куда ехать, если моя жена будет со мной.

Вторая выписка

Нависла первая туча. Я неожиданно вошел в комнату и застал Мерси в слезах.

С большим трудом уговорил я ее рассказать мне, что случилось. Есть ли границы вреду, который может наделать язык сумасбродной женщины? Эта женщина — хозяйка моей квартиры. Не имея еще никаких определенных планов на будущее, мы вернулись (к несчастью, как оказалось) в ту квартиру, которую я занимал в Лондоне, будучи холостяком. Она еще моя на шесть недель, а Мерси не хочет останавливаться в гостинице, чтоб не подвергать меня лишним издержкам. За завтраком сегодня утром я опрометчиво выразил удовольствие (при жене моей), что в мое отсутствие получено писем и карточек меньше обыкновенного. После завтрака я должен был уйти. Бедняжка, очень чувствительная ко всякой перемене в маленьком мире, окружающем меня, которую можно объяснить моей женитьбой, Мерси расспрашивала хозяйку в мое отсутствие об уменьшившемся числе моих гостей и корреспондентов. Эта женщина воспользовалась случаем поболтать обо мне и о моих делах, а быстрая проницательность моей жены сделала безошибочно соответствующее заключение. Моя женитьба заставила некоторых мудрых глав семейств прекратить отношения со мной. Обстоятельства, к несчастью, говорят сами за себя. Люди, в прежние годы обычно бывавшие у меня и приглашавшие меня, или те, которые во время моего отсутствия обыкновенно писали мне в это время года, воздержались теперь с замечательным единодушием от посещений, приглашений и писем.

Стараться поправить дело, оспаривая заключение, сделанное Мерси, значило бы понапрасну терять время — не говоря уже о том, что это показало бы недостаток доверия к моей жене. Я только мог убедить ее, что в моей душе не остается и тени досады или обманутого ожидания. В этом отношении я до некоторой степени успел успокоить мою бедную, возлюбленную Мерси, но рана нанесена и не зажила. Этого результата скрыть нельзя. Я должен смело взглянуть на это.

Как ни ничтожно это обстоятельство, по моему мнению, оно уже заставило меня принять одно решение. Устраивая мою будущую жизнь, я теперь решился действовать по своим собственным убеждениям — предпочтительно доброжелательным советам друзей, еще оставшихся у меня.

Самый большой успех в моей жизни приобрел я на кафедре. Меня называют популярным проповедником, но я в глубине моего сердца никогда не радовался своей популярности, никогда не чувствовал особенного уважения к средствам, которыми эта известность была приобретена. Во-первых, ораторское искусство как интеллектуальное дарование я ставлю не очень высоко. Ни в каком другом искусстве большого успеха не достигают так легко. Ни в каком другом искусстве чисто поверхностное так легко не принимается за глубину. Потом, как жалки результаты, достигаемые им! Возьмем для примера меня самого. Как часто (например) громил я от всего сердца и от всей души вредную расточительность женских нарядов — их противные фальшивые волосы, отвратительную пудру и румяна! Как часто (возьмем другой пример) выставлял я корыстолюбивый и материальный дух века, нечестность и подлог в торговле, и в высших сферах, и в низких! Какую пользу я принес? Я приводил в восторг тех самых людей, порицание которых было моей целью!

— Какая очаровательная проповедь!

— Красноречивее прежнего!

— Бывало, я боялся проповеди в других церквях, а теперь, знаете ли, с нетерпением ее жду!

Вот какое впечатление произвожу я по воскресеньям. В понедельник женщины отправляются к модисткам тратить денег больше прежнего, купцы в Сити выручают денег больше прежнего, а мой лавочник, громко расхваливавший меня в своем воскресном платье, засучает будничные рукава и подмешивает сахар для своего любимого проповедника так же самодовольно, как всегда!

В прежние годы я часто чувствовал указанные здесь препятствия к продолжению моей профессии. Они горька тяготили мою душу, когда я отказался от пасторской должности, и теперь имеют на меня сильное влияние.

Мне надоел легко приобретаемый успех на кафедре. Мне надоело общество. Я чувствую некоторое уважение к себе, некоторое мужество и надежду в моих трудах на благо бедняков в Полях Зеленого Якоря. Но я не могу и не должен возвращаться к ним. Теперь я не имею права рисковать своим здоровьем и своей жизнью. Я должен вернуться к моим проповедям или оставить Англию. Между простых людей, вдали от городов, на прекрасном и плодородном западе обширного американского материка, я могу жить счастливо с моей женой и делать добро моим ближним.

Материальные потребности наши будут обеспечены скромным доходом, который почти бесполезен мне здесь. В жизни, которую таким образом я рисую себе, я вижу любовь, спокойствие, обязанности и занятия, достойные христианина. Какая перспектива откроется мне, если я послушаю совета моих друзей и останусь здесь? Занятие, которое мне надоело, потому что я давно перестал уважать его, презрение света, которое я ощущаю через свою жену, раздражающее и унижающее ее, куда бы она ни повернулась. Если б я должен был думать только о самом себе, я мог бы перенести все, что самого худшего может придумать это презрение. Но я должен думать о Мерси — о Мерси, которую я люблю больше собственной жизни. Женщины, бедняжки, живут мнением других. Я уже имел один пример того, что моя жена может выстрадать от моих «друзей» — да простит меня Небо за то, что я злоупотребляю этим словом! Могу ли я добровольно подвергнуть ее новым неприятностям? И только для того, чтоб вернуться к карьере, которую я больше не ценю? Нет! Мы оба будем счастливы, мы оба будем свободны! Господь милосердный, природа добра, любовь истинна и в Новом Свете, как в Старом. Мы поедем в Новый Свет.

Третья выписка

Не знаю, хорошо или дурно я сделал. Я сказал вчера леди Джэнет о холодном приеме, встреченном мной по возвращении в Лондон, и о тягостном чувстве, которое он вызвал у моей жены.

Тетка моя смотрит на это дело со своей точки зрения и не придает ему важности.

— Ты никогда не понимал и не поймешь общества, Джулиан, — сказала ее сиятельство. — Эти бедные глупые люди просто не знают, что им делать. Они ждут, чтоб им сказала знатная особа, должны они или нет признать твой брак. Просто сказать, они ждут, чтобы я подала им пример. Будь уверен, что это случится. Я подам им пример.

Я думал, что тетушка шутит. Сегодняшнее происшествие показало мне, что она говорила серьезно. Леди Джэнет разослала приглашения на большой бал в Мэбльторне и разгласила повсюду, что это празднество дается «в честь супружества мистера и мистрис Джулиан Грэй».

Я сначала отказался присутствовать на этом бале. К моему изумлению, однако, Мерси приняла сторону тетушки.

Она напомнила мне все, чем мы оба обязаны леди Джэнет, и уговорила меня изменить мое решение. Мы будем на балу — по настойчивой просьбе моей жены.

Я объясняю это таким образом, что мою бедную возлюбленную Мерси еще преследует тайная мысль, что наша женитьба повредила мне в общем уважении. Она выстрадает все, рискнет всем, повредит всему, для того, чтобы освободиться от этой одной преследующей ее мысли. Леди Джэнет предсказывает торжество, а моя жена, с отчаяния, не из убеждения, верит предсказанию. Я же приготовил себя к последствиям. Это кончится тем, что мы уедем в Новый Свет и попытаемся вступить в новое, молодое общество, складывающееся между лесами и равнинами. Я спокойно приготовлюсь к нашему отъезду и признаюсь в том, что я сделал, в надлежащее время — то есть после бала.