Читать книгу "Тайны знаменитых пиратов, или "Сундук мертвеца" - Роман Белоусов"

С прибытием такого опытного и отважного моряка, которого она называла мордашкой, то есть собакой особой породы с мертвой хваткой (такова была кличка иностранных моряков), Екатерина II связывала многие надежды, писала, что «он нам нужен».

Однако столь блистательное начало карьеры Пола Джонса в России уже в зародыше таило печальный конец.

Главным его противником стал английский посол в Петербурге. Используя свое влияние на некоторых придворных, он старался через них всячески очернить нового контр-адмирала. Пока что, однако, особого успеха его усилия не имели.

Тем временем Пол Джонс, прибывший к месту назначения, поднял свой контр-адмиральский флаг на корабле «Владимир» в Днепровском лимане.

Командующим в этом районе был контр-адмирал Нассау-Зиген. Непосредственно ему подчинялась гребная флотилия. Пол Джонс руководил парусной эскадрой из одиннадцати судов. Вскоре новому капитану представился случай показать себя в деле.

Под Очаковом в июне 1788 года турецкий флот потерпел жестокое поражение. Немалую роль в разгроме неприятеля сыграли и пушки А. В. Суворова, установленные на Кинбурнской косе, метко поражавшие турецкие корабли пытавшиеся вырваться в открытое море.

Так скрестились пути Пола Джонса и А. В. Суворова, командовавшего сухопутными войсками в этом районе. Накануне боя они встретились, по выражению Суворова, «как столетние знакомцы». Видимо, американский моряк чем-то импонировал русскому воину, иначе он, обычно столь осторожный, не стал бы предупреждать Пола Джонса о том, что война связана не только с риском смерти, но и с несправедливостью.

К сожалению, самоуверенный Пол Джонс не внял совету и в дальнейшем действовал отнюдь не как дипломат. А между тем ему стоило прислушаться к словам Суворова. И кто знает, если бы он сделал это, может быть, его судьба сложилась бы иначе. Во всяком случае, у него не было оснований быть недовольным А. В. Суворовым. Напротив, он говорил о нем с восторгом: «Это был один из немногих людей, встреченных мною, – писал он в своих воспоминаниях, – который всегда казался мне сегодня интереснее, чем вчера, и в котором завтра я рассчитывал – и не напрасно – открыть для себя новые, еще более восхитительные свойства. Он неописуемо храбр, безгранично великодушен, обладает сверхчеловеческим умением проникать в суть вещей под маской напускной грубоватости и чудачеств. Я полагаю, что в его лице Россия обладает сейчас величайшим воином, какого ей дано когда-нибудь иметь. Он не только первый генерал России, но, пожалуй, наделен всем необходимым, чтобы считаться и первым в Европе».

Согласитесь, характеристика поистине мудрая и прозорливая. Опытный воин и беспристрастный судья, Пол Джонс сумел разглядеть и оценить чуть ли не одним из первых гений Суворова.

Скоро Пол Джонс начал убеждаться в правоте слов о несправедливости. Началось с того, что решающую роль в победе под Очаковом приписывали гребной флотилии Нассау-Зигена. Но это же ложь, протестовал наивный Пол Джонс, и пытался доказать, что основная заслуга в разгроме турецкого флота принадлежит его парусной эскадре. Как бы то ни было, он считал себя обойденным, возмущался несправедливостью, жестоко страдал от уязвленного самолюбия.

Кончилось тем, что непокорный Пол Джонс, не привыкший подчиняться, отказался салютовать новому вице-адмиральскому флагу Нассау-Зигена, повышенному за победу в чине. Ему же, Полу Джон-су, пожаловали всего лишь орден Св. Анны. На мундире прибавился еще один знак отличия, но удивить этим бывалого моряка было трудно. Как сказал первый американский поэт Филипп Френо, воспевший победу Пол Джонса, «и шрамы на груди так и остались его единственным орденом».

Сохранился вполне беспристрастный рассказ о том, что Пол Джонс и здесь, в России, оставался тем же, кем он был у английских берегов. Рассказ этот был записан со слов старого запорожского казака Ивака, участника баталии с турками, которому иноземец контр-адмирал подарил на память кинжал с надписью: «От Пола Джонса запорожцу Иваку».

Так вот этот Ивак вспоминал, как накануне сражения Пол Джонс с переводчиком явился ночью к запорожцам, поужинал с ними, угостил водкой, слушал их грустные песни и будто бы даже прослезился. Потом он выбрал лодку, приказал обернуть тряпками весла, встал на руль и с тремя казаками отправился прямо к турецким кораблям. По дороге их окликнули со сторожевого баркаса, в ответ казак прокричал, что они везут соль туркам, и их пропустили. После чего Пол Джонс осмотрел все вражеские суда и на одном из них мелом по-английски написал: «Сжечь, Пол Джонс». И на следующий день, во время боя, действительно сжег одним из первых именно это судно.

Надо сказать, что Полу Джонсу не по душе были разного рода иноземцы-авантюристы, служившие на русском флоте, с которыми он не ладил, но ему понравились русские моряки, как офицеры, так и матросы.

Невзлюбил он и заносчивого вице-адмирала Нассау-Зигена. Отношения их все больше приобретали характер конфликта. Никак не мог поладить недовольный американец и с самим Г. А. Потемкиным. В «крайне возбужденном состоянии» он написал светлейшему князю письмо, жалуясь и выговаривая за обиды и несправедливость. Тот счел за лучшее избавиться от беспокойного американца. Под благовидным предлогом Пола Джонса отправили в Петербург.

Здесь его снова приняла императрица, благодарила за «пыл и усердие», проявленные на службе, но назначения он никакого не получил. Правда, пока что его еще принимали при дворе, несмотря на интриги и наветы англичан, проживавших в русской столице. Они распространяли самые несообразные слухи: будто он был контрабандистом, убийцей собственного племянника и т. д. Впоследствии в своих мемуарах, посмертно изданных в двух томах в Париже в 1798 году, Пол Джонс писал, что в этих интригах была главная причина постигшей его в России неудачи.

Особенно пострадал престиж Пола Джонса из-за следственного дела, начатого против него весной 1789 года. Его обвинили в насилии над несовершеннолетней «девицей Катериной». Что же произошло на самом деле?

Вот как объяснял всю историю сам Пол Джонс французскому посланнику графу Сегюру, единственному, кто навестил его в эту трудную минуту, застав моряка сидящим с заряженным пистолетом в руке.

«Однажды утром, – рассказал Пол Джонс, – пришла ко мне молодая девушка и просила дать ей работу, шить белье или зачинить кружева, при этом она очень неприлично заигрывала со мной; мне стало жаль ее, и я советовал ей не вступать на такое низкое поприще; вместе с тем я дал ей денег и просил уйти. Но она оставалась, и тогда я, выйдя из терпения, повел ее за руку к дверям. В ту минуту, как дверь отворилась, юная негодница разорвала себе рукавчики и косынку, надетую на шею, подняла крик, что я ее обесчестил, и бросилась на шею своей матери, которая ждала ее в передней. Они обе удалились и подали на меня жалобу».

Пол Джонс, видимо, не без оснований полагал, что испортить таким образом его репутацию пытались местные англичане, что это было делом их рук.

При разборе обстоятельств скандала выяснилось, что старуха была никакой не матерью молодой девушки, а известной содержательницей девиц, выдававшей их за своих дочерей. Не были ли она и ее «дочка» подосланы? Точного ответа не существует. Но его не трудно предположить.