Читать книгу "Живые и мертвые - Неле Нойхаус"

Ему не нравились эти мысли. Имел ли он право сразу ставить под сомнения их отношения только потому, что она не ночевала у него две ночи и не прислала эсэмэску? У нее просто было слишком много дел в ветеринарной клинике по лечению лошадей, как, впрочем, и у него, к чему она относилась с уважением. Хватит. И все же где-то внутри его терзали сомнения. Может быть, он уговаривал себя, потому что боялся узнать правду? Или его действительно устраивала легкость их отношений?

Боденштайн оделся и спустился вниз. Погруженный в свои мысли, он нажал кнопку кофе-машины и положил в тостер два куска хлеба. На мобильном телефоне от Инки сообщений не было. Он намазал на хлеб творожный сыр и клубничный мармелад, стоя съел тосты и выпил кофе. Небо было затянуто облаками, за окнами занимался новый мрачный день. Недавно он прочитал в газете, что декабрь 2012 года стал месяцем с наибольшим количеством пасмурных дней с начала метеонаблюдений в 1951 году. Возможно, отсутствие солнца и запутанность дела давили ему на психику, поэтому все рисовалось в черном цвете. Потом он опять вспомнил о предложении матери Козимы, о котором все еще не поговорил с Инкой и от которого постоянно отгораживался. Чем дольше он будет тянуть, тем сложнее будет это сделать. С другой стороны, он не хотел обсуждать второпях столь важные дела, тем более что она и без того слишком ревниво относилась ко всему, что было связано с семьей Козимы.

Он решил пока просто подождать. Завтра будет сочельник, а послезавтра – Новый год с новыми шансами и возможностями. Сейчас ему надо искать убийцу.

* * *

В доме было холодно, так холодно, что он видел свое дыхание в виде беловатого облачка. Под двумя одеялами он чувствовал приятное тепло и поэтому не торопился вставать, хотя испытывал болезненное давление в мочевом пузыре. Больше его ничто не занимало. Дни проходили в томительном ожидании подходящей погоды. Он надеялся, что вскоре, по крайней мере, рассеется туман! Вчера вечером читал детектив, пока не слиплись глаза. Одна из любимых книг, которая, без сомнений, написана довольно увлекательно, но у него вызывало отвращение подробное описание насилия, которое психопат применял по отношению к женщинам.

Взгляд блуждал по отвратительным выцветшим обоям, по окнам, на рамах которых облезла краска.

Он решительно сбросил одеяло, взял флисовую кофту, висевшую на стуле рядом с кроватью, и влез в сапоги на подкладке. В ванной и гостиной было так же холодно, как и в спальне, а ящик для дров рядом с печкой был пуст, черт подери! Он пошел в туалет, затем намотал шарф и натянул куртку, взял корзину и отправился на улицу за дровами. Под ногами заскрипели ступени деревянной лестницы. Со средней из трех высоких елей, каркнув, взлетела ворона. Над домами поселка все еще висел густой туман, окутывая все вокруг влажным холодом. Он обошел дом, взял несколько поленьев и вытащил топор из колоды для колки дров. Немного физической нагрузки ранним утром не помешает. Через десять минут он наколол дров, которых будет достаточно на два дня, и потащил корзину в дом. Через некоторое время в печи уже потрескивал огонь, распространяя приятное тепло. Он налил воду в дешевую кофемашину, положил кофе в фильтр и включил прибор. Прошлым летом он собирался привести дом в порядок, но потом появились более важные дела. Сейчас в этом уже не было смысла. Полиция рано или поздно разоблачит его, арестует и отдаст под суд. Люди будут его ненавидеть, считать больным или психопатом, и он после всего того, что сделал и еще сделает, не сможет им ничего возразить. Люди скажут, что этому нет оправданий – да, только ему все равно. Те, кто должен был умереть, приговорены к смерти их собственными отцами, супругами и детьми, а он всего лишь палач. Он тщательно все задокументировал. Все получат то, что заслужили: живые – свое наказание, мертвые – свое.

* * *

Ровно в девять часов утра Боденштайн припарковался у дома Фрица Герке и вышел из машины. На его звонок никто не отреагировал, поэтому он открыл калитку, поднялся вверх по ступеням и направился по дорожке к дому. На всех окнах были опущены жалюзи, и у Боденштайна возникло недоброе чувство. Пока он раздумывал, кому бы позвонить, чтобы найти Фрица Герке, к дому подъехал небольшой белый автомобиль с надписью «Сестры Хильдегард». Из машины вышла крепкого телосложения женщина с крашеными ярко-красными волосами и стрижкой «под мальчика». Она повесила на плечо черную сумку и энергичными шагами стала подниматься по ступеням. Под пуховиком у нее было нечто напоминающее униформу белого цвета и белые ботинки.

– Неужели для вас, газетных ищеек, даже воскресенье не помеха? – набросилась она на Боденштайна, прежде чем он успел что-то сказать. – Исчезните! Иначе я вызову полицию!

– Я не из газеты, а из уголовной полиции, – ответил Боденштайн и предъявил ей свое удостоверение. – А вы кто?

– О, не знала. Меня зовут Карин. Карин Михель. – На ее краснощеком лице появилось удрученное выражение.

– Разве вы не сестра Хильдегард? – улыбнулся Боденштайн.

– Мы все сестры Хильдегард. – Фрау Михель хитро улыбнулась. – Семь человек. Большинство из нас раньше были сотрудниками дома престарелых, но работать там долгое время довольно непросто. Мы, конечно, тоже испытываем стресс, но зато у нас остается больше времени на стариков, и они нам благодарны за это.

Она говорила, направляясь к дому, а Боденштайн следовал за ней. Потом она достала из кармана куртки увесистую связку ключей.

– Все жалюзи опущены, – сказал он, – и на звонок никто не отреагировал.

– Ну, это нормально, – возразила Карин Михель. – Извините, что я на вас так наехала. Но в последние дни сюда постоянно являются какие-то репортеры и досаждают бедному господину Герке. Как будто у него и без этого мало неприятностей.

Она нацепила на нос висевшие на шнурке очки и стала искать нужный ключ. Такие люди, как Карин Михель, вызывали у Боденштайна уважение. Совсем непросто заботиться о старых и больных людях и при этом оставаться радостным, сердечным и сострадательным.

– Я уже об этом забыл, – заверил он ее. – Как часто вы заходите к господину Герке?

– Утром и вечером. Бедняге сейчас так тяжело одному, – прощебетала она. – Макс каждый день приходил к отцу, и они часто вместе что-нибудь делали. То, что случилось, ужасно. Просто ужасно!

Наконец она нашла нужный ключ и открыла дверь. В лицо им ударила волна теплого воздуха. В доме стоял запах затхлости и дыма. Дурное предчувствие Боденштайна усилилось, но Карин Михель, кажется, не находила в этом ничего необычного.

– Господин Герке, это я, Карин, – крикнула она громко. – Ну вот, он опять сидит в темноте! Это часто бывает. Просто забывает включить свет и поднять жалюзи. Поэтому он однажды упал, к счастью, без последствий. – Она нажала переключатель, и все электрожалюзи в доме с треском стали подниматься вверх. – Я сказала Максу, чтобы он установил в доме датчик движения, но господин Герке не хотел об этом слышать. Слишком большой расход электроэнергии! Он 1931 года, военное поколение. Эти люди живут экономно – у меня много таких пациентов, как господин Герке.