Читать книгу "Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева"

Какое горе, что Пушкин оказался столь легковерен, столь легко повелся на дешевые слухи, скомпрометировал и жену свою, и бросил тень на имя государя! Он все-таки постигнул это – уже на смертном одре, в последнем озарении жизни, и пробормотал:

– Как жаль, что этот вздор меня пересилил…

Вот именно – этот вздор! Не стоящая его смерти клевета… Какая жалость, что он понял это, когда было уже поздно. Какая жалость, что никто из друзей, воспевавших его дар, не пожелал удержать его от роковой ошибки. Зато они поливали слезами его мертвое тело. Легко почитать соперника, который уже принадлежит вечности!

* * *

Шли годы. Александрина по-прежнему всецело растворялась в своем обожании Николая. Она была заботливая мать, но то чувство, которое она испытывала к мужу, превосходило все прочие чувства. Она сопровождала его в путешествиях, хотя трудности пути подтачивали ее здоровье; закованная в кандалы и цепи придворной жизни, исполняла свой долг – развлекаться до самой смерти. Расплачиваясь здоровьем за свое положение на троне, она жила только любовью к Николаю.

Между тем здоровье Александрины и в самом деле было плохо. Нервный тик, результат трагических событий 1825 года, давал себя знать все чаще. Образ ее жизни был для нее смертелен. Она необыкновенно похудела, ее глаза потухли. Казалось, на этом свете ее удерживала лишь неизбывная любовь к мужу, лишь боязнь огорчить своим уходом дорогого Николая, которому и так приходилось нелегко.

Она была уверена, что опередит мужа на этом пути, и заранее жалела его, когда он останется один.

Однако рок судил иначе, как любят выражаться поэты…

Крымская война стала проклятием для страны. Александрина воспринимала ее не со стороны – два ее сына были на театре военных действий. Фрейлины в основном только и делали, что щипали корпию для армии. Императрица не отставала от них. Что значили кровавые мозоли на ее пальцах по сравнению с той тоской, которую она читала в глазах Николая?!

О чем он думал?

Крымская война сломила государя. Оказалось, что та великолепная государственная машина, которая была им отлажена и запущена, – просто игрушка из папье-маше, которая не выдержала испытания. Она сломалась, рухнула – и погребла под обломками самого императора.

Николай умер не потому, что не смог пережить унижение собственного честолюбия – он не смог пережить унижения России.

Для всех, кто привык видеть его непоколебимым, его болезнь была странной, непостижимой, внезапной и необъяснимой. Только два человека знали причину этой внезапности: его старший сын Александр и доктор Мандт. Но они дали клятву молчать – и молчали, как ни тяжело было переносить горестное, трагическое недоумение императрицы, совершенно не понимавшей, что произошло с ее обожаемым мужем. Говорили о гриппе и воспалении легких, о начинавшемся параличе…

Он умирал.

Дворец не спал. Государь то молился, то отдавал последние распоряжения. Они были настолько четки и продуманны, что невольно наводили мысль о том, что были приготовлены заранее.

Он совершенно владел собой и даже спросил доктора:

– Потеряю ли я сознание или задохнусь?

– Я надеюсь, что не случится ни того, ни другого, – ответил Мандт. – Все пройдет тихо и спокойно.

– Когда вы меня отпустите? – спросил Николай. Мандт отвел глаза, сделав вид, что не расслышал вопроса.

В это время фрейлины, собравшиеся под дверью кабинета, где отходил государь, увидели, что в вестибюле появилась Варвара Нелидова. Она сама походила на умирающую, и трудно было описать выражение ужаса и отчаяния, отразившихся в ее растерянных глазах и в застывших чертах лица, некогда красивого, а теперь белого и окаменелого, как мрамор. Проходя мимо одной из фрейлин, она схватила ее за руку и судорожно потрясла.

– Прекрасная ночь, мадемуазель Тютчева, прекрасная ночь! – пробормотала она хрипло, и видно было, что она совершенно не осознает своих слов, что ею владеет полное безумие.

О ее присутствии стало известно императрице, и она, сама теряющая любимого человека, поняла и пожалела Нелидову так, как можно жалеть только перед лицом последнего прощания. Она сказала Николаю:

– Некоторые из наших старых друзей хотели бы проститься с тобой… Варенька Нелидова.

Умирающий понял и сказал с мягкой улыбкой:

– Нет, дорогая. Я не должен больше ее видеть, ты ей скажи, что я прошу ее меня простить, что я за молился и прошу ее молиться за меня.

И, трудно дыша, пробормотал:

– Скоро ли кончится эта отвратительная музыка? не думал, что так трудно умирать…

Посмотрел на жену и отрешенно улыбнулся:

– Ты всегда была моим ангелом-хранителем – с той минуты, как я увидел тебя в первый раз, и до этой последней минуты.

Во время агонии он держал руки жены и сына и вдруг выговорил, глядя на Александра прояснившимися глазами:

– Держи все… держи все!

Потом он прощался со своими любимыми только взглядом. Александрина была с ним до последнего мгновения и своими руками закрыла ему глаза.

Это было 20 февраля 1855 года.

* * *

На другой день после смерти императора Варвара Нелидова отослала в «Инвалидный капитал»[55] те 200 тысяч рублей, которые были ей оставлены Николаем Павловичем. Она хотела уехать из дворца, но императрица не позволила. Впрочем, Нелидова окончательно удалилась от света, и ее можно было встретить лишь в дворцовой церкви, где она ежедневно бывала у обедни. Вскоре ее не стало видно и там, так что многие из обитателей дворца даже и не знали толком, жива она или нет.

Александра Федоровна пережила мужа на пять лет. Какое-то время она жила в Ницце для поправления здоровья, но потом вернулась в Зимний, откуда из ее окон открывался прекрасный вид на любимую ею Неву.

Незадолго до смерти она написала распоряжение:

«Я желаю, чтобы мои комнаты в Зимнем не стояли пустые и чтобы через год после моей смерти они были предназначены для кого-либо из новобрачных в царской фамилии, которые, поселившись в них, будут пользоваться, надеюсь, тем же семейным счастьем, каким пользовалась в них я».

Маленькая птичка обожала свою золотую клетку до самого конца. Она так и не узнала о причинах столь внезапной смерти своего обожаемого Николая. А между тем он покончил с собой, не в силах перенести крушения всего своего правления. О своем решении он поставил в известность старшего сына. Яд ему дал собственноручно доктор Мандт и постарался устроить все так, чтобы кончина императора была максимально правдоподобна, как нельзя больше напоминала естественную смерть.

Под страхом вечных адовых мучений оба его соучастника поклялись, что никогда не откроют правды ни Александрине, ни кому-то другому. Кое-какие слухи все же просочились потом в мир, но остались неведомы «птичке». Поэтому она навеки запомнила лишь счастливые часы своей жизни и своей любви.