Читать книгу "Подвеска пирата - Виталий Гладкий"

— Что будем делать с испанцами? — спросил Карстен Роде у одного из голландцев.

Это был их единственный офицер, оставшийся в живых. На удачу Голштинца, он занимал должность помощника штурмана и уже побывал на Мейне. Звали голландца Мартин де Фриз.

— Поставить всех на доску, — с ненавистью ответил де Фриз, вытирая пот с лица, закопченного пороховым дымом; он никак не мог отдышаться после боя.

Голландцы поддержали штурмана одобрительными криками. Но поморы (они почти все понимали немецкий язык, на котором разговаривали капитан и де Фриз) неодобрительно загудели. Русские не прочувствовали на собственной шкуре жестокость испанцев, поэтому не испытывали к пленникам никакой ненависти. Тем более, что бой оказался на удивление быстротечным и легким — из команды «Русалки» погиб всего один человек, да двое соотечественников де Фриза.

— Нет, это невозможно, — после некоторого раздумья молвил Карстен Роде. — Не по-божески. Поступим справедливо. Пусть они получат шанс. Если Господь простит их прегрешения, значит, они выживут. Нет — что ж, в таком случае наши руки будут чисты. Пусть садятся в шлюпки, дадим им запас воды и провизии — и на все четыре стороны.

Голландцы недовольно зашумели, но бывалые матросы быстро растолковали молодым, что такое решение сродни смертному приговору. Выжить в открытом океане с минимальным запасом воды и съестных припасов практически невозможно. И кто знает, что лучше: умереть сразу, пройдя по доске, или страдать неизвестно сколько под палящим солнцем, когда жизнь из человека уходит по капле.

Фелипе Родригес тоже понял, что им уготовлено, когда пиратский капитан указал на шлюпки. «Мерзавец, негодяй! — бушевал в душе молодой и горячий кабальеро. — Нет, по-твоему все равно не будет! До встречи в аду!».

Он выскочил вперед, поднял пистоль и крикнул:

— Умри, собака!

Но тут в воздухе мелькнула серебряная рыбка, и молодой идальго почувствовал под сердцем нестерпимую боль. Уже падая, он нажал на спусковой крючок, и пуля улетела в небо — удивительно высокое, чистое и голубое.

Гедрус Шелига давно следил за Родригесом. Испанец стоял в какой-то неестественной позе, и все его чувства читались на довольно симпатичном смуглом лице. Литвин всегда отличался поразительной интуицией, а в момент, когда молодой офицер решился на безрассудный шаг, она обострилась до предела. Предпринимать что-либо было поздно, и Литвин сделал то, что умел лучше всего — он бросил нож.

Шелига вырос в обедневшей шляхетной семье, без отца, погибшего на поле брани, поэтому долгое время у него не было даже сабли — из-за отсутствия денег. Всю мальчишескую тягу к оружию Шелига перенес на ножи. Он настолько хорошо научился управляться с ними, что впоследствии даже не боялся выходить на герц против сабли и всегда побеждал. В его руках нож превращался в живое существо и попадал именно туда, куда Литвин и метил.

Выходка Фелипе Родригеса чуть не стоила жизни остальным пленным. Раздались возмущенные крики голландцев, мелькнули в воздухе клинки сабель, и несколько испанцев упали замертво.

— Всем стоять! — взревел Карстен Роде. — Уберите оружие! Спокойно!

Под его яростным взглядом голландцы стушевались и отступили назад. Голштинец криво улыбнулся Шелиге и сказал:

— Ты второй раз спасаешь мне жизнь. Спасибо, мой добрый друг. Уж не знаю, сумею ли я достойно отблагодарить тебя...

— Сумеешь, капитан, не сомневайся, — с какими-то странными интонациями в голосе ответил Литвин, но Карстен Роде, занятый своими мыслями, не обратил на них должного внимания.

Он обратился к испанскому капитану на кастильском наречии, которое еще не забыл. Когда-то у капера-Голштинца был штурман-маран[125], сбежавший из Испании от преследований инквизиции. Он и стал для Карстена Роде учителем испанского языка, которым они занимались в основном от безделья.

— Имя?.. — спросил капитан.

— Дон Эстебан де Айяла, — ответил командир «Консепсьона», надменно вздернув верх подбородок с узкой бородой клином.

Он уже пришел в себя от пережитого, и наследственная гордость потомственных идальго значительно добавила ему храбрости.

— Что у вас в трюмах, дон Эстебан? — любезно спросил Карстен Роде.

— Крысы. Скоро там будут толпиться одни они, — дерзко ответил испанец.

— Понятно... — Голштинец криво улыбнулся. — Хорошо. С грузом мы как-нибудь сами разберемся. — Он поискал глазами Клауса Тоде. — Боцман!

— Я здесь, капитан!

— Займись, Клаус. Пусть убираются ко всем чертям. В помощники возьми поморов.

— Сделаю...

Карстен Роде боялся, что голландцы все-таки не сдержатся и перебьют своих извечных врагов. Поэтому их размещением по шлюпкам поставил руководить боцмана. Тот среди голландцев был в большом авторитете, особенно после того, как оказался другом их спасителя, нового капитана.

Шлюпки растворились в мареве, поднявшемся над океаном. Галеон шел впереди. За ним тянулся пинк, убрав часть парусов, чтобы уравнять скорости. «Русалкой» Голштинец поставил командовать Ондрюшку Вдовина, а сам вместе с голландцами, Гедрусом Шелигой и Клаусом Тоде перебрался на «Консепсьон». Флаг на галеоне решили оставить пока прежний, испанский. Голландцы быстро освоились, сноровисто обрасопили реи[126], и эта крепкая посудина, сработанная из превосходного дуба, сменив курс, стала достаточно резво рассекать океанскую волну. Кораблю словно понравилась смена команды.

Содержимое трюмов «Консепсьона» порадовало не очень. В основном они были загружены табаком, какао, корицей и кошенилью — дорогими товарами, но только для Европы. На Мейне, куда направлялись бывшие каперы, а теперь новоиспеченные пираты, все это по словам де Фриза стоило гроши. Только в каюте капитана стоял большой сундук с золотыми слитками. Однако золота было не так уж и много. Хорошо хоть дон Эстебан догадался захватить несколько бочек доброго рома — было чем отпраздновать несомненное везение.

Еще одной удачей оказались найденные подробные карты и лоции Мейна, где были хорошо описаны и изображены острова Эспаньола и Тортуга[127]. Как раз на Тортугу и держал курс флагман небольшой флотилии капитана Карстена Роде.