Читать книгу "Душа зла - Максим Шаттам"

Каким бы жестоким ни казался этот метод, но Сидни Фольстом — дипломированный специалист Лос-Анджелесского университета, член престижной Академии судебной медицины и признанный патологоанатом — приступила именно к нему.

День клонился к вечеру. Двери подвала хлопали при проезде очередной каталки. В этом спрятанном от посторонних глаз месте не было ни одного окна, здесь царили сумерки, здесь вскрывали мужчин, женщин и детей так, словно резали фрукты. Нельзя сказать, что работавшие здесь люди были бесчувственными, но, спроси любого из них, и они ответят: в конце концов учишься переносить все это, не бледнея. Тела повсюду, некоторые из них — пустые оболочки; все они оказались в холодильниках в первый и последний раз в своей биографии. Выпотрошенные человеческие существа, лишенные кожных покровов и внутренностей. Повсюду возле прозекторских столов стояли небольшие емкости для внутренних органов; звук стекающей в раковину воды и гудение мощных кондиционеров не могли заглушить угрюмый визг пил, вгрызающихся в черепные коробки.

Бролен задыхался.

Он действительно привык к вскрытиям, но ненавидел их. Когда из емкости, в которой вываривалась голова Элизабет Стингер, начал распространяться запах мяса, он сказал, что ему надо покурить, и вышел. Доктор не знала, что он бросил. Отыскав ближайшую лестницу, он случайно толкнул дверь с надписью «Пазл».

«Пазл» представлял собой большой черный зал, расположенный в самом сердце подвала Института судебной медицины; но даже сотрудники института старались туда не заглядывать. К счастью, он использовался очень редко, и за долгое время весь покрылся пылью. Там было всегда немного холоднее, чем в остальных подвальных помещениях. Заставленный большими столами из нержавеющей стали, этот зал использовался для хранения частей тел людей, погибших в крупных катастрофах, если не хватало обычных холодильников. Свое название эта комната получила после того, как однажды в нескольких километрах от Портленда разбился самолет. Тогда тела, привезенные сюда, представляли собой десятки фрагментов, и потребовались бесконечные часы, чтобы соединить одни фрагменты с другими, начиная с отдельных членов и заканчивая финальной сборкой гигантских человеческих пазлов.

Бролен слышал разговоры об этом месте и почувствовал себя в нем совсем отвратительно. Скрепя сердце он вернулся к доктору Фольстом.

Та уже произвела множество манипуляций с черепом. Плоть действительно отделилась от кости, и сейчас влажный череп блестел и выглядел замечательно гладким.

Сидни Фольстом рассматривала межбровье при помощи большой лупы, укрепленной наподобие монокля, направив на исследуемый объект мощный луч света. Через несколько минут она сделала Бролену знак приблизиться.

— Посмотрите на лобную часть, на ней хорошо видны повреждения, возможно нанесенные заостренным предметом. Это вполне может быть тот же тип ножа с обоюдоострым лезвием, которым пользовался убийца первой жертвы. Можно сказать, что мы имеем дело с поклонником обоюдоострых лезвий.

Бролен наклонился и взглянул на череп в лупу. Он почти ничего не понял, поскольку не был профессионалом в этом деле.

— Подождите мгновение, сейчас мы сделаем следы чуть заметнее.

Она провела по черепу щеткой из стекловолокна, и крошечные бороздки заполнил тонкий слой угольного порошка. Теперь в резком, ярком свете лампы возникли почти незаметные прежде царапины. Они образовывали подобие странного черного символа.

— Что это? — спросил Бролен.

— Вы же полицейский, вот вы мне и скажите.

— Как будто… Пентакль. Можно его срисовать?

— Даже больше, я могу сделать вам очень четкую цифровую фотографию, которую затем вы легко увеличите.

— Доктор, если я и вел себя с вами, как доставала, можете быть уверены: это больше не повторится, — произнес Бролен, испытав облегчение.

Сидни Фольстом встала, чтобы взять цифровой фотоаппарат:

— Если б только это было правдой.

В тяжелом воздухе подвала ослепительно блеснула вспышка фотоаппарата.

48

— Да, мама, это не сложно, ты же знаешь, семестр начался не так давно.

Джульет поменяла позу: за эти последние пятнадцать минут, проведенные у телефона в разговоре с матерью, ее ноги покрылись мурашками.

— А та ужасная история с убийцей из Портленда? Есть какие-нибудь новости? — спросила Эллис Лафайетт.

— Вчера вечером полиция объявила, что он будет схвачен в течение нескольких ближайших дней. Кажется, они вполне уверены в себе.

— Мы с твоим отцом решили, что лучше нам на несколько дней вернуться в Портленд. Сейчас не время тебе оставаться одной.

— Мама, я провела в одиночестве последние три месяца, и ничего. И потом, я здесь не сижу взаперти, у меня есть Камелия.

— Это не одно и то же, если твой отец и я будем рядом, мы сможем позаботиться о тебе, немного оживить обстановку в доме…

— Ладно, давай больше не будем об этом говорить! — заявила Джульет голосом, как ей казалось, строгим, но не лишенным нежности. — У папы сейчас очень важный контракт, ты нужна ему и…

— Но и ты нужна ему, и твой отец может…

— Мама, хватит. Со мной все будет в порядке. Ты ведь знаешь, я могу выходить из дома одна… Да и вообще, все будет замечательно. Я уже большая девочка.

— Да, знаю. Но это сильнее меня. Когда я тебя не вижу, я начинаю беспокоиться. Ты хоть, по крайней мере, куда-нибудь выбираешься со своими сверстниками?

Джульет раздражали подобные вопросы, особенно если они исходили от матери, знавшей ее лучше остальных. Миссис Лафайетт была наслышана о Камелии и упрекала дочь за то, что ее подруга чересчур пессимистична и неудачлива в любви, ведь она была в разводе. Иногда Джульет сомневалась, а не рассказать ли матери, что порой ей даже приходилось сдерживать пылкий нрав Камелии, но тогда пришлось бы говорить о тех секретах, которые дочери не стоит обсуждать с матерью. По крайней мере, не во всякой семье.

— Да, время от времени, — солгала Джульет.

— Мне не нравится, что ты сидишь дома одна, а по городу разгуливает какой-то псих. Я действительно думаю, что мы все-таки должны приехать и провести вместе с тобой несколько дней.

Это было худшее из того, что они могли сделать. Джульет очень любила родителей, но сейчас ей меньше всего хотелось бы чувствовать себя цыпленком, за которым неустанно следит наседка; мысль о столь навязчивой опеке была для нее невыносимой, к тому же это не позволило ей самой справиться с ситуацией.

— Мама, не беспокойтесь. У вас полно дел в Калифорнии, и я сама приеду к вам на День благодарения. Кроме того, мы проведем вместе у дяди Флэнагана десять дней во время рождественских каникул.

У Джульет мелькнула мысль: не признаться ли матери, что теперь ее охраняет полиция, однако Эллис Лафайетт это могло бы напугать даже сильнее, чем что-либо еще.