Читать книгу "Борель. Золото - Петр Петров"

Качаясь на сиденье машины, Гурьян молчал и, опустив голову, сопел трубкой.

Смеркалось. От сопок доносился клекот токующих тетеревов. Под колесами автомобиля хрустко кололся тонкий ледок. Вандаловская смотрела в сторону, на затуманенные вершины хребтов. Выходя из машины, она пожала руку директора и нарочито весело оказала:

— Это еще чепуха, Гурьян Минеич. Истирающие материалы у нас низших и средних сортов. Обождите, добудем лучшие, тогда совсем другое пойдет. Кстати, как вы думаете насчет организации вечерних курсов по переподготовке мотористов? Я замечаю, что у нас эта публика слаба.

— А что ж… Это — дело. Нужно еще перевести бригады бурильщиков на прогрессивно-премиальную оплату, — вспомнил он.

3

Захмелевший бражной смолой, налетел из тайги весенний ветерок. Ветер играл дудками высохшей по отвалам дурнины и сушил огромные доски, выкрашенные в черный и красный цвета. Доски выгромоздились около каждой шахты, на площади поселка, среди старательских шурфов, около новых разведывательных скважин. Рождались и исчезали каждое утро и вечер волнующие слова:

«Проценты… Тонны руды… Золото… Промфинплан…» От этих слов возникали радости и скорби. Ими теперь жили в каждой смене, в каждой семье.

В «Пятую» шахту брошены две бригады буксира.

Костя впервые столкнулся в работе с комсомольцами. Об этих ребятах он слышал много нехорошего в годы бродяжничества и теперь, среди старателей бригады Алданца. В представлении последних они были изобретателями громких лозунгов, болтунами на всевозможных собраниях и будущими портфельщиками.

Опасения в том, что занявшие черные доски забойщики «Пятой» встретят пришельцев недоброжелательно, не оправдались. Получилось обратное. Комсомольцы — бутовские ученики — были приняты в шахте с исключительным уважением. Костя понял, что нужно поддержать марку своего учителя. Мочалова вызвал на соревнование Пинаев. Низкорослый, с загнутыми ухватом ногами, Павел показался смешным. Но за десять дней буксира они, не отставая друг от друга, дали рекордные нормы выработки. Их фамилии красовались на красной доске первыми после Бутова. Костя и ряд молодых забойщиков были премированы велосипедами и получением квартир в первую очередь.

Через две недели с «Пятой» сняли рогожное знамя. Катя с Пинаевым подхватили Костю под руки и увлекли на цеховое собрание. Среди молодежи и заслуженных забойщиков, после старательских буйных сходок и попоек, в светлом помещении, он почувствовал настоящих рабочих. Ударников хвалили в речах: директор, Стуков, ими восторгались товарищи по забоям. И опять властно и призывно звучали уже не мертвые лозунги:

«Проценты… Тонны… Промфинплан…»

На Костю направились сотни горящих глаз, когда Вандаловская заговорила о перевоспитании старательской массы. Он опустил голову, но узкие темные глаза беспокойно бегали по лицам шахтеров. Сладкой болью стучало сердце. Стыд за прошлое, радость настоящего густым румянцем залили обожженное ветрами и морозами лицо парня. К нему, улыбаясь, подошел Пинаев, крепко стиснул плечо.

— В комсомол надо, Мочалов. Иди на трибуну, твое слово.

— Просим! Покажись, Мочалов!

— Ну, вставай, — толкнула сзади Катя.

Костя поднялся, но опять опустился, будто не мог оторваться от скамьи.

Собрание закрылось пением Интернационала. Не один раз Костя слышал боевой гимн, но сегодня как-то по-особенному проникали в сознание, хватали за сердце слова.

Хлынувшая из помещения молодежь стиснула Костю и в давке вынесла на улицу. Ребята пели и здесь. Сопки отзывались на гул, сопки передразнивали эхом разбушевавшуюся молодежь.

Катя взяла Костю под руку.

— Ну, видишь, ты какой! Идем ко мне. Сегодня будет Пашка и еще кое-кто из ребят. Там тебе и книжки отберу. Надо просвещаться.

4

Нашествие весенних вод явилось неожиданным, как преждевременные роды. По рытвинам, по набитым голубеющим снегами разложинам стремительно сорвались мутные ворчливые потоки. Снега помертвели. Только утрамбованные накатом и конским пометом дороги горбатились острыми грязными спинами. Дороги чертили рудник синевато-желтыми полосами, сопротивляясь заполыхавшему солнцу, похожему на раскаленное железо. Хмельной разгул весны шел в гремящих водоливнях, в шалых свадьбах глухарей.

Через разложину, от поселка к шахтам, Морозов с артелью плотников сооружали временные подмостки. Лог полнел водой, вздувался. Вода устремлялась падью к зажелтевшей проталинами долине, к реке. Вода по заброшенным шурфам подбиралась к поселку.

Переброска грузов остановилась. Автогараж бездействовал.

За три дня до первомайских торжеств Гурьян распорядился наладить вьючный обоз. К вечеру пятьсот рудничных и три сотни деревенских коней бесконечным караваном потянулись на юг. Кони вязко шлепали по лужам, проваливались в рыхлеющем снегу, пачкали животы в мутной жиже.

К празднику рудник все же остался без хлеба. В столовых давали усиленную мясную порцию, но это не удовлетворяло. По цехам Стуков, Катя и Пинаев проводили летучие митинги. Старатели снова зашумели, а накануне праздника не вышла на работу часть шахтеров.

В сумерках рудник притих. Только в клубе буйствовала молодежь, да в директорском кабинете вели словесные бои потерявшие головы снабженцы и транспортники.

Но беда была впереди. От шахты «Соревнование», где работала ночная смена, зычно и всполошно понеслись голоса. Крики вместе с топотом катились с увала к ложбине, к поселку, перемешиваясь с неистовым разгулом весенних вод.

Первым через подмостки перескочил Костя. Без шапки, с облепленным грязью кайлом, с распахнутым воротником рубахи, он влетел в контору и с порога крикнул:

— Шахты топит!

Гурьян с Вандаловской и Стуковым не успели еще выскочить из помещения, как зазвонили на каланче, забасила сирена электростанции. Узкие переулки поселка наполнились всполохом. Из бараков кучами выскакивали женщины, подростки, изношенные старики — патриархи рудника. Толкая друг друга, люди рванулись к шахтам. Зыбкие подмостки погнулись, осели срединой. Люди прыгали через воду, люди совсем забыли о хлебе, о недовольствах, они поднятым валом шли в схватку с чудовищным капризом стихии.

Около пролома мостков выросла грозная фигура Бутова. Раскинув руки широким крестом, он осадил толпу:

— Ни с места!.. По одному перебегай! Убью насмерть!

Гурьян перескочил на другую сторону пролома и подал руку Вандаловской.

Но в это время мостки погрузились еще ниже, и директор с помощницей очутились по груди в холодной кипящей воде.

Гурьян уперся ногами в качающуюся коряжину. Вандаловская одной рукой обхватила его шею, другой держалась за перила. Волна резкими толчками сбивала обоих вниз. Гурьян почувствовал судороги в ногах, леденящая волна хлестнула ему в лицо. Новый прибой окончательно разорвал директора с инженершей. Но между ними прыгнул на подплывшую плаху Бутов. Забойщик ухватил за ворот обессилевшего директора и вместе они вытащили Татьяну Александровну.