Читать книгу "Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум"

A 1-я армия отступала в направлении так называемого Дрисского укрепленнного лагеря. Двигалась она туда в большой спешке, без достаточного запаса продовольствия и фуража, потерянного в Вильне, теряя много людей больными и отставшими, с надеждой передохнуть в Дриссе. Но отдыха там не получилось. Лагерь в принципе строился с идеей повторить успешный опыт англичан в Португалии, они там возвели полевые укрепления в Торрес-Ведрас и раз за разом отражали все французские атаки. Сам Массена, один из лучших маршалов Наполеона, с октября 1810-го и до конца года тщетно пытался взять эти укрепления – и в итоге отошел, ничего не добившись.

Лагерь в Дриссе был задуман примерно таким же, как позиции в Торрес-Ведрас, Александр Первый сам распорядился начать там работы. Но два простых факта: то, что Торрес-Ведрас обойти было невозможно, и то, что в тылу укреплений был порт, Лиссабон, через который англичане могли снабжать защитников неограниченно долго, как-то ускользнули от его внимания.

Hy, Александр Первый в военных делах не разбирался и хорошо знал об этом. Поэтому он старался придерживаться того, что ему рекомендовали специалисты. Но что было делать, если специалисты советовали совершенно разные вещи? A сражаться надо было против человека, который всех этих специалистов регулярно бил, после чего они – процитируем Е.В. Тарле – «…жаловались, что он делает это не по правилам…».

В итоге в ходе дел русского командования наблюдалась изрядная неразбериха. Одним из результатов этой неразберихи и было устройство Дрисского лагеря. Это было сделано по совету прусского военного теоретика, Фуля. Александр последовал его рекомендации, но не проконсультировался ни с Барклаем де Толли, ни с кем-нибудь из других людей из числа тех, которым он доверял. Клаузевиц, служивший в ту пору в русской армии в невысоких чинах, с планом Фуля был знаком и считал его безумием. Он даже полагал, что попытка удержать лагерь приведет русскую армию к окружению и гибели.

Ну, до царя Клаузевицу было как до неба, его не стали бы и слушать, но и Барклай, и Мишо [3], и Паулуччи [4] – все как один сказали Александру то же самое.

10 июля в Дриссу вступила и отступающая 1-я армия. Без всякого сражения она потеряла немалое число солдат – не только отставшими и больными, что при потере припасов в Вильно было неизбежно, но и уроженцы местных «литовских» губерний дезертировали в больших количествах. Об этом, кстати, говорит даже осторожный в таких чувствительных вопросах Е.В. Тарле:

«…Дезертирство литовских уроженцев из русской армии в этот период войны было и по русским, и… по французским свидетельствам значительным…»

Александру надо было принимать во внимание не только убыль войска и единодушную оценку Дрисского лагеря как ловушки, но и мнения людей вроде государственного секретаря Шишкова, который говорил следующее:

«…Как? В пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству, оставить столько городов и земель в добычу неприятелю и при всем том хвастать началом кампании! Да чего же недостает еще неприятелю? Разве только того, чтобы без всякой препоны приблизиться к обеим столицам нашим? Боже милосердный! Горючие слезы смывают слова мои!…» [5]

В общем, надо было решаться – и после военного совета было принято решение: не оставаться в Дриссе, а отступать. На первой большой стоянке, в Полоцке, военному руководству пришлось заняться еще одной неотложной проблемой – надо было избавиться от присутствия при армии Александра Павловича, царя и государя, Императора Всероссийского, и прочая, и прочая, и прочая.

Он очень мешал.

VI

Проблема с ним заключалась в том, что он ломал всякую субординацию – поскольку царь соединял в своей особе и функции главы государства, и функции главы правительства, и функции верховного главнокомандующего, но при этом непосредственное руководство армией на себя не брал, то и никакое решение не могло быть окончательным. Его могли отменить в любую минуту. Надо было только вовремя достучаться до государя и уговорить его, что существующее положение дел нехорошо и должно быть исправлено…

Кроме того, сам факт присутствия царя в зоне боевых действий требовал принятия чрезвычайных мер для его охраны. В общем, Шишков, Балашов и Аракчеев общими усилиями сочинили письмо к Александру – писал его в основном Шишков, как лицо, наиболее из них троих оснащенное литературными способностями. Один из абзацев есть смысл привести в оригинале:

«…Примеры государей, предводительствовавших войсками своими, не могут служить образцами для царствующего ныне государя императора, ибо на то были побудительные причины. Петр Великий, Фридрих Второй и нынешний наш неприятель Наполеон должны были делать то: первый – потому, что заводил регулярные войска; второй – потому, что все его королевство было, так сказать, обращено в воинские силы; третий – потому, что не рождением, но случаем и счастием взошел на престол. Все сии причины не существуют для Александра Первого…»

Цитата приведена по книге Е.В. Тарле, и к ней помещен и его комментарий на тему того, что все-таки немного странно сравнивать своего государя разом и с Петром, и с Фридрихом Великим, и с Наполеоном – но как-то вот авторы письма такой бестактности не заметили.

Дело было в том, что была и еще одна причина, по которой присутствие царя при армии было нежелательно, – и вот коснуться этой причины они и не решались.

За них это сделала любимая сестра императора, Екатерина Павловна. В ответ на то, что он пожаловался ей, что она буквально гонит его из армии, она написала ему следующее:

«…Если я хотела выгнать вас из армии, как вы говорите, то вот почему: конечно, я считаю вас таким же способным, как ваши генералы, но вам нужно играть роль не только полководца, но и правителя. Если кто-нибудь из них дурно будет делать свое дело, его ждут наказание и порицание, а если вы сделаете ошибку, все обрушится на вас, будет уничтожена вера в того, кто, являясь единственным распорядителем судеб империи, должен быть опорой…»

Если сказать то же самое, но вкратце и без обиняков, то звучало бы это так:

«Неудача очень возможна, и ответственность в этом случае должна пасть на командующего армией, а не на самого государя».

Александр послушался разумного совета сестры – он уехал в Петербург. Командующим остался Барклай де Толли.

VII

Багратион сумел уйти от преследовавшего его Даву, но ему при этом пришлось оставить без боя Минск. От царя он получил за это выговор – и был в полной ярости. Не знаю, насколько искренне князь Багратион считал самодержца российского выше всякой критики, но уж его военный министр, он же командующий 1-й армией, он же генерал Михаил Богданович Барклай де Толли от его критики ничем огражден не был. К тому же Александр, которого Пушкин через много лет после описываемых событий в своей неопубликованной главе «Онегина» назовет «…правителем слабым и лукавым…», был и правда уклончив, и верховного главнокомандующего всеми «западными армиями» HE назначил.