Читать книгу "Казнить Шарпея - Максим Теплый"

– Убью!!! Стреляю!!! На пол!!! А-а-а-а!!!

Его крик совпал с не менее отчаянными завываниями, которые издавал Евгений. Его запястье было напрочь разорвано зубами Каленина, и из перекушенных вен бурунчиками вскипала кровь. Евгений терял сознание от болевого шока. Его пистолет валялся где-то на полу.

Беркас выпрыгнул из машины, успев заметить, что прозвучавший в машине выстрел проделал аккуратную дырочку в лобовом стекле, почти не давшую стрелок.

– Вылезай, сволочь! Казнить тебя буду! – устало произнес он и распахнул дверь со стороны пассажира...

«Волга», шедшая впереди, сначала моргнула красными тормозными фонарями, а потом двинулась задним ходом. Когда между машинами осталось не более пяти метров, она остановилась. Каленин не стал дожидаться, когда из машины выйдет водитель. Вооруженный двумя пистолетами, он в два прыжка оказался возле водительской двери и выстрелил прямо через стекло в приборную панель.

...Через пару секунд его противник лежал на земле возле колеса, оглушенный выстрелом и нечленораздельными криками Каленина, который, казалось, сошел с ума и, пуская изо рта оставшиеся после первой схватки кровавые пузыри, отплясывал рядом с поверженным противником какой-то дикий танец...

Нам не дано предугадать...

Полковник Дергун был очень горд, что первый допрос арестованного Игнатова доверили именно ему. Смертельно уставший Барков уступил ему эту роль и попросил «покрутить» Игнатова, воспользовавшись его психологическим состоянием.

Игнатов действительно, может быть, впервые в жизни, был подавлен и растерян. Он никак не мог связать все концы этой истории между собой. Как он мог так просчитаться? Почему не предугадал опасности и отправил Тихоню на верную гибель?

Самое ужасное для Игнатова было то, что о своем роковом проигрыше он догадался сразу, как только увидел на крыльце Шарпея в его нелепом спортивном костюме с пузырями на коленях. Он вдруг увидел совсем другого человека, вовсе не того, которого рисовал в своем воображении. Ему мгновенно открылось: Президент – честный и совестливый мужик, а значит, – не мог взять на душу те грехи, в которых он, Игнатов, собирался его обвинить...

В нарушение всех правил Дергун устроил первый допрос прямо в своем рабочем кабинете, попросив, правда, чтобы компанию ему составил молодой опер из его же отдела, и поставив у дверей двух вооруженных конвоиров. Полковнику очень хотелось, чтобы раздавленный поражением Игнатов увидел развешанные кругом фотографии, на которых полковник был запечатлен рядом с первыми лицами страны. На, мол, любуйся, ценят Олеся Дергуна!

Но Игнатов – сразу постаревший лет на десять, на котором даже военный камуфляж, всегда подчеркивавший его статность, стал смотреться, как на деревенском грибнике, глаз не поднимал – не хотел, чтобы Дергун видел, какие душевные муки он переживает в эти минуты. На вопросы отвечал односложно и механически: «Да», «Нет», «Не знаю». Тот же, напротив, брал реванш за унижение, которому подверг его Игнатов при первой встрече. «Я тебе покажу народный хор! Ты у меня сам запоешь! Запомнишь Олеся Дергуна на всю жизнь!» – заводил себя полковник, задавая вопросы все более жестко и напористо. Наконец он нашел больное место у Игнатова и стал настойчиво спрашивать про Сашу. Он видел, до какой степени это тяжело Игнатову, но намеренно раскручивал тему, задавая явно не относившиеся к делу вопросы о Сашином детстве, о том, как складывались отношения в семье. В конце концов он поинтересовался, не Игнатов ли подвиг Фомина перейти на службу к американцам, и, естественно, добился своего: Игнатов не выдержал и нервно отреагировал:

– Слушайте! Вы, похоже, просто издеваетесь! Чего вы добиваетесь? Я же готов дать показания по всем деталям совершенного мной преступления. Я не собираюсь сглаживать свою вину, врать и увиливать. Спрашивайте же по существу!

– Это мне решать, о чем спрашивать! – прикрикнул Дергун.

– Хорошо, тогда я буду отвечать только на те вопросы, которые имеют отношение к делу!

– Это тоже мне решать! Сейчас все имеет отношение к делу! Я не исключаю, что дело вашего сына будет выделено в отдельное производство. Мы подозреваем его в измене! Возможно, он даже принимал участие в боевых действиях в Афганистане на стороне противника...

– Не было никакого участия!!! – перебил Игнатов, играя желваками.

– Проверим! На вашем месте я бы не хорохорился! Все! Добегались вы, господин Игнатов. Пожизненное вам светит! Впрочем, там, в тюрьме для осужденных навсегда, долго не живут, тем более в вашем, далеко не юношеском, возрасте. Поэтому отвечайте на вопросы, не злите меня...

– Который час? – неожиданно спросил Игнатов.

Дергун отдернул рукав и ответил:

– Двадцать часов тридцать восемь минут! А вам зачем? Теперь для вас время имеет значение только в части тюремного распорядка. Во всех других аспектах оно для вас остановилось.

На столе зазвонил телефон, и Дергун сразу же после первого сигнала снял трубку:

– Слушаю, Дергун!

Игнатов увидел, как глаза полковника неподдельно округлились. Тот привстал и нервно повторял:

– Понял! Так точно, записываю! Сколько человек? Понял! Во сколько точно? Понял! Сейчас, товарищ генерал, сейчас я его... Понял! Есть – доложить!

Дергун медленно положил трубку и, не мигая, минуту разглядывал Игнатова. Потом сел, вытер платком потное лицо и сказал:

– Все, Игнатов! П...ц тебе! – Дергун схватил трубку, начал лихорадочно тыкать в кнопки, потом, что-то вспомнив, швырнул ее назад. – Значит, так, Игнатов! В двадцать часов четырнадцать минут, то есть практически только что, в Москве, в Северном округе рухнуло здание аквапарка. Подломилась центральная колонна, и купол здания обрушился! Слышишь меня, Игнатов? Ты понял, подонок, он упал на людей!!! Уже известно о семнадцати погибших. Их будет намного больше!

Игнатов неожиданно дернулся всем телом – будто бы от нестерпимой боли. Но Дергун понял это по-своему: он подпрыгнул, обежал стол и, буквально навалившись на Игнатова, проорал ему прямо в лицо:

– Что, опять «браслеты» скинешь, сволочь? Ну, давай пробуй! Эти не скинешь! Эти другие! Ну, давай!!! – Дергун вцепился Игнатову в ворот камуфляжа и попытался поднять его со стула, причем действовал настолько агрессивно, что до этого молча сидевший в углу опер был вынужден его оттащить и даже прикрикнуть:

– Товарищ полковник! Нельзя так! Олесь Петрович!

Но тот неожиданно вырвался из его объятий, отскочил назад и стремительно бросился к сейфу, стоявшему в углу кабинета.

– А я тебя сейчас пристрелю!!! Прямо тут, в кабинете. – Дергун трясущимися руками достал из кармана ключ, крутанул его в скважине и рванул на себя тяжелую металлическую створку. – Восьмью выстрелами!!! Все в голову!!! Всю обойму!!! Понял, тварь?! Там, кроме убитых, уже десятки искалеченных! Понял, тварь?!

Дергун, отталкивая напарника, не глядя, сунул руку в темное чрево сейфа и выхватил пистолет. Он судорожно дернул затвор, наставил оружие на Игнатова, а потом вдруг начал покрываться смертельной бледностью.