Читать книгу "Золотые ласточки Картье - Екатерина Лесина"

– Что? – Наденька к истерикам сестрицы относилась спокойно.

– Все!

– И война?

– И война!

– И революция?

Оленька срывалась на крик, а Петюня не мешал.

Ему было и тесно, и огорчительно, что вся его, Петюни, такая замечательная жизнь оказалась вдруг сломана. С другой стороны, он не спешил отчаиваться, полагая, будто и в нынешней, бурной, сумеет устроиться. Правда, имелись некоторые опасения за ту давнюю историю. В полицейских-то архивах Петюня не значится, о том еще Михайло Илларионович позаботился… старые друзья его давным-давно на виселице оказались, и лишь один человек, если не знал подробностей, то всяко мог испортить Петюнину новую игру.

Избавиться бы от нее… Но Петюня не решался. Он, будучи по натуре трусоватым человеком, все ж предпочитал решать проблемы чужими руками и, надо полагать, в конце концов такие руки отыскал бы, но… Надька ушла раньше.

Почуяла? Или же невыносимо стало сосуществовать с сестрицей?

Главное, что Петюня, вернувшись домой, – он искренне пытался найти работу, чтоб работа сия была не особо тяжелой, но прибыльной, желательно поближе к какому-нибудь комитету, – обнаружил всхлипывающую Оленьку.

– Надька ушла, – пожаловалась Оленька, размазывая по лицу слезы.

– Куда?

– Не знаю… собралась и ушла… серьги забрала! И еще ожерелье!

– Тише, – Петюня закрыл ладонью рот глупой бабы. Драгоценности, оставшиеся от супруги Михайлы Илларионовича, а также иные, даренные им дочерям, были единственным имуществом, которое удалось спасти. И на имущество это Петюня крепко рассчитывал. Вот только здраво полагал, что, дознайся про драгоценности соседи, отымут. – Тише, дура, хочешь, чтобы все забрали?

– Она…

– Ушла, и леший с ней. Теперь тебе легче станет… нам всем легче станет…

Петюня умел утешать обиженных женщин и с Оленькой справился быстро, подумав, что теперь-то и от нее избавиться было бы неплохо: капризная, избалованная, она не выживет в этом новом мире. А Петюне с нею возиться некогда.

Опять же драгоценности. И упускать их нельзя, ибо деньги то немалые.

И доверять – не утерпит, расскажет… Или покажет, похвастается кому-нибудь серьгами аль подвеской своей. Подвеска простенькая, да только ныне и того достанет, чтоб головы лишиться.

– Я так тебя люблю, – сказала Ольга, обняв Петюню.

– И я тебя, – он погладил ее по спутанным волосам.

Крысиный яд Петюня добыл без особого труда. Благо крыс в Петербурге стало немерено, а пригляду за отравой – вовсе никакого. Новая жизнь захлестнула что город, что людей, закрутила, перевернула все и, смешав, оставила. Как ни странно, но особого страха перед будущим Петюня не испытывал, вполне уверенный, что люди деловые, умеющие приспосабливаться к разного рода обстоятельствам, сумеют найти себе место во все времена. Главное – избавиться от ненужного. Это Петюня умел.

Наденька вернулась на третий день, к преогромному неудовольствию Ольги, которая, запертая в четырех стенах, лишенная привычной роскоши, постепенно сходила с ума. И не имея иной возможности выплеснуть свой гнев, Оленька набросилась на сестрицу с шипением, с кулаками.

– Это все ты… ты виновата… ты… – Она попыталась вцепиться сестре в волосы, но была остановлена пощечиной.

– Успокойся, – сухо сказала Наденька. – Не одной тебе тяжело.

Промозглый холодный город, злые люди, голодные, опаленные что войной, что революцией. И она, Наденька, потерялась в нем. Она уходила от Петюни, но оказалось, что идти некуда.

– Извини, – сказала Катенька в прошлый визит. – Но новостей нет…

Новостей не было уже с полгода. Наденька пыталась уговаривать себя, что сие – исключительно от хаоса, который захлестнул привычный ее мирок. Что почта не работает, что дороги перекрыты, что… Да мало ли что. Тут и в соседнее село не напишешь, не то что на каторгу.

– Мой друг, – сказала Катенька, которая за эти годы перебралась на приличную квартирку, приоделась и от ремесла прежнего отреклась, поскольку прибытку оное ремесло уже не давало, в отличие от влюбленной купчихи. – У моего друга есть связи, но… сама понимаешь, не задаром…

Деньги, прежние, которые были всегда, вдруг утратили ценность. Наденька задумалась. Она знала, что в чемодане Ольги сохранились кое-какие украшения. Она не стала трогать ни рубиновый гарнитур, ни сапфировый браслет, подаренный папенькой на именины, ни брошь с топазами, она взяла все самое простое.

Она опасалась, что сестрица устроит скандал, но та, забившись в угол, обняв дочь, лишь смотрела на Надежду, и столько было ненависти в ее взгляде, что Наденька поклялась себе не возвращаться. Софью она одела тепло, прихватила и собственные вещи, решив, что, как бы там ни было, останется жить у Катеньки. Перебьется как-нибудь. Работу найдет, а там…

Катенька встретила их без особой радости и палец к губам прижала, указав на дверь: старуха, комнату у которой снимала Катенька, отличалась на редкость скверным нравом и любовью к подслушиванию. И ныне скрипнула дверь, а в щели блеснул темный старушечий глаз.

Украшения Катенька сцапала, сунув за пазуху.

– Мой друг попробует все разузнать, – сказала она, торопливо одеваясь. – Сиди тут.

Наденька просидела два дня, благо взяла с собой и хлеб, и масло для Софьи. Она все ждала возвращения Катеньки, а та не шла и не шла. Наверное, она бы ждала и дольше, когда б не открылась дверь и старушечий скрипучий голос не велел:

– Убирайся!

– По какому праву вы…

Старуха, закутавшаяся в лохмотья, вползла в комнатушку…

Она была в своем праве.

Катерина давно уже съехать собиралась. И давеча ушла, сказав, что сестрица ее денек-другой побудет. За денек-другой Катерина заплатила, но деньги-то вышли, и ежели Надьке нужна комната, то пущай она, Надька, вновь платит. Времена ныне такие, что ничего задаром не бывает.

Было ли горько от обмана? Было. Но вместе с тем Наденька испытала… нет, не разочарование. Она вдруг словно очнулась, огляделась и ужаснулась что месту этому, нищему, показушно-убогому, что собственной глупости. Ничему-то ее, Наденьку, жизнь не учит.

Подруга? Помилуйте, какая может быть дружба? На деньгах замешанная. За письма Яшке, за передачи, которые собирала Катерина, Наденька платила щедро. Вот только, видать, почуяла Катенька, что и этой щедрости край приходит. Ушла.

И нет у нее никакого-то приятеля, и не собиралась она вовсе Яшку искать, да и где его, бедового, в этой, войной разоренной стране сыщешь? Бабьи глупости, вера сердечная… И заплатила за эту веру Наденька хорошо что не жизнью.