Читать книгу "В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери"

ОНА смеется.

ОНА: Не скромничайте со мной, мсье Библиотекарь. Я уверена, что мы с вами одного поля ягоды.

ОН: Неужели?

ОНА: Вы горячитесь — я тоже. Мы друг друга недослушиваем, прерываем и перебиваем. Мы необузданны, несдержанны на язык, но искренни и откровенны. Обоим нам случается сморозить глупость…

ОН: Но позвольте, есть все же разница. Допускать грубости в отношении Вашего Величества — непростительная с моей стороны оплошность.

ОНА: Двум честным мыслителям не пристало обижаться друг на друга. Вам кажется, я не права?

ОН: Вы говорите — и я верю, что так оно и есть.

ОНА: Мне рассказывали, что, когда Его Святейшество хотел заключить вас в Венсенскую тюрьму, вы уверяли судей, будто ваши мысли выходят из повиновения и живут собственной жизнью. Но тогда вы даже не способны понять, в чем вас обвиняют…

ОН: Я сказал им, что мои мысли кажутся абсурдными даже мне самому. Поэтому неудивительно, что они пугают посторонних. Сказал также, что, если они пожелают, я рад буду отказаться от своих суждений. Ведь честного человека отличает способность менять свою точку зрения. Но они, конечно, не согласились.

ОНА: Почему — конечно?

ОН: Видите ли, мои мысли были нужны им, чтобы упечь меня за них в тюрьму. Этот случай убедил меня, что пытаться избежать скандала и высочайшего гнева — пустая трата времени. И наше с вами общение — тому подтверждение. Иначе зачем было тащить беднягу Дени, измученного и уставшего, за тысячу миль, через всю Европу? Разве вы хотели познакомиться с льстецом, смиренной овечкой или скучнейшим тупицей?

ОНА поднимается, ходит по комнате, поглядывая на него через плечо.

ОНА: Да уж, под эти определения вы не подходите. Я приняла решение и готова терпеть ваши выходки. Пока они хоть сколько-нибудь терпимы. Но не забывайтесь, мсье. Вы можете вывести из себя и святого. А я далеко не святая.

ОН: Надеюсь, что нет. Что может быть хуже философских диспутов со святой?

ОНА: Пусть так. Что вы приготовили мне на завтра?

ОН: Доклад — увлекательное, я бы сказал, захватывающее чтение…

Конец двенадцатого дня

День тринадцатый

Снегопад усилился. Слуги носятся как угорелые, еле успевают подбрасывать дрова в огонь. ОНА стоит рядом с камином и читает какую-то бумагу. Входит ОН.

ОНА: Эти… записи. Вы решились назвать это докладом?

ОН: Что-то не так, Ваше Величество?

ОНА: Ваш сегодняшний меморандум. «О морали государей». Да как вы посмели…

ОН: Я работал над ним целую ночь. И доволен результатом.

ОНА: А я его целое утро читала. И возмущена до глубины души.

ОН: Но, Ваше Императорское Величество… Я лишь хотел, чтобы доклад вышел убедительным и занимательным.

ОНА: Неправда. Вы хотели возмутить, рассердить и унизить меня. И не только меня — всех государей.

ОН: Ей-богу, ничего такого я не хотел.

ОНА: Чего стоит заявление, что закон, честь и правила приличия, ограничивающие произвол простого смертного, для монарха — пустой звук.

ОН: Я полагал, что ничем не ограниченное своеволие государя — основа монархического строя.

ОНА: Не совсем. Вы пишете, что дело государя — сдерживать произвол подданных. Но есть границы и королевскому произволу. И устанавливает их Господь Бог.

ОН: Верно, Ваше Сиятельное Величество. Это я и пытаюсь объяснить. У меня есть претензии к монархизму, но лично к вам они ни в коей мере не относятся. Недовольство мое адресовано исключительно бесплотным божественным силам, которые допустили такой непорядок в своем хозяйстве.

ОНА: Но вы же не верите в божественное начало…

ОН: Когда надо, верю.

ОНА: Послушайте. «Утром, поднявшись с постели, потягиваясь и зевая, Юпитер подходит к небесному окошку и смотрит вниз, на грешную землю. „Ага, — бормочет он, — в Азии — чума, в Германии — война, в Португалии — землетрясение, в Турции — резня, во Франции — сифилис, в России крестьян кнутом порют. Так, так“. И набрюзжавшись всласть, громовержец снова укладывается спать. Это смертные называют Божественным Провидением».

ОН: Неплохо сказано, правда?

ОНА: Это нам урок, пишете вы: не стоит полагаться на богов, ленивых и непостоянных. Позволить монархам править, согласуясь с божественным правом, — значит дать им полную и неограниченную волю. Отсюда вывод — лучше обойтись вообще без монархов.

ОН: Лучше.

ОНА: И это, по-вашему, разумно?

ОН: Разумно, справедливо и подсказано обычным здравым смыслом.

ПРИДВОРНЫЕ перешептываются.

ОНА: Не вздумайте еще раз повторить это, мсье Дидро. Ни публично, ни в личных моих покоях.

ОН: Мадам, если бы вы соблаговолили прочесть еще немного… Ниже сказано, что хотя богам человеческие судьбы глубоко безразличны, монарх — Он или Она, не важно — все же не совсем свободен и бесконтролен…

ОНА: Ну да, там про это написано. Оказывается, государь боится пасть от рук собственных подданных. И только потому не превращается в законченного негодяя.

ОН: Правильно.

ОНА: Вы упорно бросаете мне в лицо упрек в деспотизме, мсье Философ. Берегитесь, а то в один прекрасный день вы окажетесь правы — я просто-напросто прикажу отрубить вам голову. Не забывайте, что вы, как и прочие, зависите от моей благосклонности, долготерпения и снисходительности.

ОН снова раскаивается.

ОН: Тысяча извинений, Ваше Величество.

ОНА: И ни одному из них вы не придаете значения.

ОН: Чему, своим извинениям? Уверяю вас, я говорю искренно. Точнее — мне представляется, что искренно.

ОНА: Вы не считаете меня деспотичной?

ОН: Конечно нет, мадам. Если прикажете…

ОНА: Говорите, что у вас на уме. Я требую.

ОН: В таком случае вы, разумеется, деспотичны. Но другого от вас никто не ждет. Почему перед вами склоняют головы и преклоняют колени? Почему ваше имя прогремело на весь мир? Вы — божество, вы наша Афина, наша северная Минерва. Наш сиятельный деспот…

ОНА: Я управляю империей, мсье. Я в ответе за народ огромной страны и должна давать отпор ее врагам.

ОН: Я вас понимаю. Не каждому под силу вести метафизические беседы днем, после того как утром пришлось вторгнуться в Польшу и разгромить ее.

ОНА смотрит на него.

ОНА: Вот вы о чем? Хотите обсудить польский вопрос? Вам известно, что мсье Вольтер всецело одобряет мои действия?