Читать книгу "Тишина - Питер Хег"

Она окунула палец в бокал и поднесла его к клюву птице. Та слизнула ликер своим шершавым языком.

— Полиция меня тоже об этом спрашивала. Нет.

Она опорожнила бокал.

— Они ничего не заплатили. Полицейские. У меня очень много расходов. Я собираю экспонаты для музея. Это самое большое собрание в мире. Как правило, я беру четыре тысячи. Если сразу же могу дать ответ. А если тебе понадобится какая-нибудь фотография, то это стоит на две тысячи дороже. Если выйдет книга, ты должен меня в ней упомянуть.

Он достал конверт с остатками денег фонда.

— А что-нибудь о подготовке тех детей в цирке вы слышали?

— Монахини не путешествуют с цирком. Можно взглянуть на деньги?

— Я ничего не говорил о монахинях, — заметил он.

Он пересчитал деньги на столе.

Ее руки погладили купюры. Он узнавал ее звучание — звучание артиста. Она была ему сестрой. По духу.

— Некоторые из детей учились в монастырских школах. Зимой. Когда в цирке не сезон. В восточных странах это обычное дело. Никакой вражды между церковью и цирком. Дети держались вместе, когда приехали в Данию. Держались вокруг Русской церкви. Их собирала одна женщина.

Черный глаз, мигая, смотрел на него.

— Может, сохранилась какая-нибудь фотография, — предположила она.

Он положил еще одну купюру на стол.

— Посмотри в проходе.

Он покатил кресло к штабелю бумаг. Проходом оказалась щель между стопками. Ее голос сопровождал его — пронзительный, как крик птицы.

— Сейчас ты стоишь у портрета с дарственной надписью — моего очень, очень близкого друга, Чарли Ривеля. Справа от него начинаются альбомы.

Они лежали на шести полках, уходящих вдаль, в темноту. Должно быть, по меньшей мере метров тридцать стеллажей.

— Один из первых, красный с золотым тиснением.

Альбом был тяжелым, словно иллюстрированная Библия. На переплете были птичьи экскременты. Каспер положил его на стол.

Она могла бы сразу открыть на нужной странице, но не сделала этого. А принялась медленно листать альбом. Перед ней проходила бесконечная вереница тщательно наклеенных черно-белых фотографий с неразборчивыми подписями. Мужчины с закрученными усами, стоящие скрестив руки. Женщины, которые могли бы потягаться на арене с борцом сумо, при том что никто бы и гроша не поставил на борца.

— Она собирала их по воскресеньям. За городом, там у них было что-то вроде монастыря. В Багсверде. Может, он и до сих пор существует. Потом у нее возникли неприятности. Ей пришлось отказаться от своей идеи. Для артистов воскресенье — не выходной день. И потом, чего это ей от них надо? Приемные родители были недовольны.

Взгляд Каспера скользнул по фотографиям. Он прислушался к ним. Вслушался в голос женщины. Он услышал ход времени. Историю. Звучание было слабым. Большая часть событий оставляет лишь слабое эхо, этих людей на фотографиях уже нет в живых, они продолжали жить только в раскрытом перед ним архиве сознания. Скоро и этой женщины не станет.

— Было ли в этих детях что-нибудь особенное?

Ее звучание изменилось. Пыль времен исчезла. Каспер настроился на то, что не имело к прошлому никакого отношения. Речь шла о настоящем.

Он положил еще одну купюру на маленькую стопку. Она облизнулась.

— Мне не так уж много лет. Я тогда была ребенком. Но ходили слухи. Постоянные слухи. Говорили, что кое-кто из крупных владельцев цирков что-то платил этим детям. Только за то, чтобы они сидели в шатре. Во время представлений.

Она подтолкнула к нему бутылку.

— Милый мой, можешь за мной поухаживать? У меня остеоартрит.

Он налил ей. Она обратилась к африканке:

— Ты нашла себе прекрасный кусочек плоти, голубушка. Хотя он и сидит в инвалидном кресле.

Она выпила.

— Я всех их видела. И Труксу,[72]и всех до него. И иностранных иллюзионистов. Все это только ремесло. Никакой магии. И тем не менее некоторым детям платили. Говорили, что, если они только приходили на представление, цирк наполнялся зрителями. Все билеты распроданы. Никаких несчастных случаев на манеже. Конечно же, это суеверия. Но артисты люди суеверные. Две девочки погибли. Одна попала в дорожную аварию. Другая утонула. Пошли слухи. Не помог ли им кто-нибудь уйти из жизни? Ревность. Других директоров. Всегда кто-нибудь болтает. Но Хенри мне тем не менее всегда говорил: «Есть только две вещи, которые могут заставить человека совершить убийство: секс и деньги».

Пальцы ее задержались на одной фотографии.

— Вокруг человека может быть какое-то настроение. Как вокруг меня. Птицы любят меня. И мужчины. Мужчины и птицы. Они боролись за то, чтобы сидеть у меня на коленях. Возможно, вокруг детей было какое-то настроение. Я помню кое-кого из них. С послевоенных времен.

Каспер пододвинул к себе альбом. Фотография эта вполне могла быть снята на садовом участке. Солнечные лучи. Летние цветы. Двенадцать человек вокруг стоящего на лужайке стола. Во главе стола — женщина в монашеском одеянии. Высокая, как жираф. Мать Рабия. Рядом с ней — довольно молодая женщина. От фотографии шел звук, как будто это была заставка DVD со звуковым сопровождением. Это была Синяя Дама. В возрасте двадцати лет. И уже тогда интенсивно звучащая. Как молодой Бах: кое-чем еще напоминает Букстехуде, но чувствуется, что впереди большие мотеты.

Вокруг стола сидели мужчины и женщины, всем было за сорок. И мальчик лет десяти.

Каспер коснулся пальцем мальчика. Тончайший звук. Как у молодого Бетховена.

— Преемник Бораса, — пояснила женщина. — Но неизвестно, где он теперь.

Руки мальчика лежали на столе. Не так, как обычно лежат руки детей. А живые. Сознание уже тогда — в кончиках пальцев. Это был Даффи.

— А что слухи? — спросил он. — В чем было дело?

Она откашлялась. Он выложил на стол последнюю купюру. Атмосфера в комнате звенела. Настоящее доверие всегда мимолетно. Он чувствовал, что именно это она замалчивала всю свою жизнь. Ему была слышна ее боль от этого молчания.

— Говорят, что она однажды собрала приемных родителей. И родителей кое-кого из приятелей этих детей. Она сказала им, что у их детей есть потенциал. Это все равно что работа на манеже, объяснила она. Это такое же святое место. Где иногда происходит что-то божественное. Когда артисты хорошо подготовлены. И все вместе. И зажигают свет, и звучит музыка. И снисходит благодать. Дети чему-то научатся. Дети и некоторые взрослые. Если их тренировать. Всех вместе. Ее не поняли. А может, не поверили. Да и потом, сам подумай, какое было время. Двадцатые и тридцатые. Бедность. Датский склад ума. Спиритизм. Заклинание духов. Ей пришлось отказаться от детей. Да и ладно. Все это цирковые фокусы.