Читать книгу "Август - Кнут Гамсун"

Август растерян. Здесь в общем-то тоже есть сельдь. Он видел это зимой, когда посылал Йоакима с неводом.

Но всё же в словах Ездры было что-то такое, чему трудно возразить.

Август забарабанил пальцами по столу и задумался, им овладело некоторое беспокойство. И вдруг этому человеку, который привык выкручиваться с помощью разных уловок, пришла в голову спасительная идея.

На тот случай, если здесь, на севере, не окажется сельди, всё предусмотрено. Лично он никогда не собирался заниматься только переработкой сельди. У фабрики два назначения: и второе — это крошить торф.

— Торф? — переспросил Ездра.

— Торф.

Он, Август, отнюдь не собирается рассказывать Ездре, как полезна торфяная крошка в сараях и коровниках и что от этого удобрения становится вдвое больше. Он-то хорошо знает такие фабрики, где производят рыбную муку и торфяную крошку, она будет десятой, которую он выстроил, ну, чтобы не преувеличивать, скажем, шестой или седьмой, если присчитать ту, которую он построил в Китае.

— Удивительно! — качает головой Ездра.

А ведь здесь бесконечные просторы глубоких торфяных болот, которые тянутся прямо до Верхнего Поллена. Вдобавок до него, Августа, дошли сведения, что весь остров Фуглё — это одно сплошное торфяное болото. И стало быть, удобрения можно получить столько, что на весь свет хватит.

— Удивительно! Но разве не лучше осушить все болота и превратить их в пашню?

Снова здорово! — восклицает раздосадованный Август. Пашня — это, конечно, очень хорошо, что и говорить, но ведь она не приносит денег. Вот у Ездры у самого сколько пахотной земли, но может ли он что-нибудь купить? Фабрика, которая превращает торф в крошку, это ведь всё равно что серебряные рудники. Разумеется, большой объём производства, доставка на пароходах. И хорошо, что фабрика расположена как раз на крутом берегу. Тяжёлые суда смогут подходить прямо под лебедку и загружаться в любое время дня и ночи. Ездра ведь часто говорит, что земли в Поллене совсем не осталось.

Ну и что? Фабрика превратит Поллен в портовый город, как, например, Роттердам в Голландии. Суда будут приходить и уходить, капитаны — стоять на мостике и звонить в колокол, офицеры и матросы — все на своих местах, команда «отдать концы!».

— Удивительно! — говорит Ездра.

— Прошу! — говорит Осия и ставит перед ним стопочку.

— Боже праведный! — восклицает потрясённый Август. — Сто лет ничего подобного не видел.

— Это от нашего сына из Тронхейма, — гордо поясняет она.

Ездра тоже поясняет, но более подробно.

Они отдали этого сына в большую усадьбу под Трён-Делагеном, в ученье, чтоб он как следует научился землепашеству, и садоводству, и кузнечному ремеслу, вообще хозяйству, а потом вернулся и подсоблял дома. Так вот, представьте себе, теперь он не желает возвращаться! Говорит, что, мол, чего он не видал дома? Разве это будущее для молодого человека? Сын перебрался в Тронхейм и хочет там остаться. Где он теперь работает, одному Богу известно. Может, перебивается случайной работой, один день в хлеву, другой — на фольварке, всё же не то, что здесь. А теперь вот прислал домой две бутылки «Люсхольма», ха-ха-ха!

Август выпил стопочку, ему налили вторую, и он снова начал воодушевлённо вещать; жизнь, эта благословенная Богом комедия, так безмерно его занимала, дух времени так вдохновлял его, что он вполне мог бы стоять посреди базарной площади и читать проповедь. Душевные тонкости были ему неведомы, зато он был наделён конкретными знаниями: производство и сбыт, цирк и театр, промышленность, забастовки, конгрессы и тому подобные акции международного значения. Так ли уж удивительно, что их сын пожелал остаться в городе? Но дело в том, что жить в городе желает куда больше народу, чем город может вместить, и как быть с появляющейся при этом жилищной нуждой? Да-да, государство должно расширить старые города и построить новые. Вот именно! Хорошенькое дело, если люди не смогут жить там, где им хочется. Взять хотя бы Поллен: разве это чересчур, если здесь будут жить тысячи людей, тогда церковь и кладбище перенесут сюда из Верхнего Поллена, всякое там начальство, генералы и епископы будут жить здесь, каждый в своём большом доме. Фабрика рыбной муки? Ха-ха, стоит ли говорить об одной-единственной фабрике! Десять фабрик, множество фабрик, сотни станков, трубы и свистки и пароходные сирены по всей земле, по всему побережью...

Очередная стопка.

Ездра не перебивал эту болтовню, его она, верно, и не занимала. Он продолжал высмеивать своего осевшего в Тронхейме сына. Вишь ты, здесь ему недостаточно хорошо, жить не на что, никаких видов на будущее, он погаснет здесь, словно свечка, и до срока сойдёт в могилу.

Осия, примирительно:

— Да вернётся он! Пусть разок попытает счастья в покупных штанах!

Но Ездра продолжал:

— Жил однажды человек, которого звали старый Мартинус. Больно у меня дом низкий, говорил этот человек, и окно у меня всего одно, мне всю жизнь приходилось нагибаться, когда я хотел взглянуть через верхнюю фрамугу, а сев на скамейку, я мог глядеть через нижнюю. И всё же, говорил этот Мартинус, и всё же Господь Бог дозволил мне прожить на этой земле восемьдесят лет.

Для Августа не составляло, конечно, ни малейшего труда разнести в пух и прах и самого Мартинуса, и его образ мыслей, но он никак не мог собраться с духом; он ведь не был какой-нибудь там злодей и всем желал добра. Хорошее бы вышло дело, если б вы жили во времена этого Мартинуса, только и сказал Август, он бы скупал здесь собачьи шкуры, играл бы на гармошке и тем зарабатывал себе на соль для похлебки. А взять, к примеру, Августа. На свете почти не осталось места, которое было бы ему незнакомо. И он знает такой народ, который тоже не хочет двигаться вперёд и не хочет брать ни с кого пример, а живёт этот народ у Чёрного моря. Ну, Чёрное море — это тоже не великая находка для моряка, ничего особенного, так, озерцо, вроде жалкого Балтийского моря. А этот самый народ жил и умирал у Чёрного моря. Они там ходили, и щёлкали семечки, и выплевывали шелуху, а потом совали в рот новую порцию, и опять щёлкали, и опять выплевывали. Изо рта у них вылетал целый фонтан шелухи. Но так нельзя жить в наше время, когда мы можем курить гаванский табак, который раньше был доступен лишь королям. Он до сих пор не забыл, как однажды подарил вождю на Малабарском побережье сигару «гавану», а вождь отдарил его за это двумя из своих жён.

— Правда? Да быть не может! — восклицает Осия в полной растерянности.

Август поясняет, что не принял от вождя этот подарок. Взять двух жён за одну сигару? Неужто она считает Августа таким убогим? А вот вождь получил сигару совершенно бесплатно. Но здесь вы имеете дело с человеком, который хочет идти вперёд, хочет пользоваться всеми достижениями новой жизни. А теперь возьмём Чёрное море! Грязный народ, бездельники, ходят в шлёпанцах, бездельничают, обретаются в хижинах и без толку проживают жизнь. Разве Ездра такими хочет видеть полленцев? Но пока церковь и кладбище не перенесут в Нижний Поллен, люди будут у нас ходить словно конфирманты, которые и двух слов связать не умеют. Им приходится спрашивать в Верхнем Поллене разрешения, когда они идут в церковь, а после смерти они упокоятся в той же земле. Стало быть, у полленцев не будет даже права на своих покойников. Так помоги же, Ездра, с первой полленской фабрикой.