Читать книгу "Блицфриз - Свен Хассель"

Я бросаю гранату. Все утихает.

В углу мы находим шестерых женщин-офицеров в форме Красной армии. Голова одной срезана чисто, будто громадным ножом. Она лежит совершенно естественно, в луже темной крови. Глаза, кажется, изучающе смотрят на нас.

— Симпатичная бабенка, — говорит Малыш, поднимая голову. Нюхает волосы. — Какой приятный женский запах. Жаль, что отечество требует убивать таких красавиц.

Он поворачивает голову и оценивающе смотрит на профиль. Из обрубка шеи на руки ему течет кровь.

— Нехорошо отрывать головы у хорошеньких женщин!

И осторожно кладет ее под мышку мертвой.

— В древние времена, когда людей обезглавливали, их хоронили, положив голову между ног, — сообщает Хайде.

— Хорошеньких девушек тоже? — спрашивает Малыш.

— Всех, — твердо отвечает Юлиус.

— На Чертовом острове[121]палач поднимает голову за уши и объявляет: «Правосудие свершилось именем французского народа!», — говорит Легионер.

— Господи! — восклицает Порта. — А я думал, что французы культурная нация!

— Но так поступают только с преступниками, mon ami, — встает Легионер на защиту французской культуры.

— Только с преступниками, — бормочет Старик. — Сейчас не отличишь преступника от героя. Эти чертовы правила меняются каждый день.

— Да, сейчас за этими переменами не поспеть, — говорит Малыш, обвиняюще глядя на Хайде. — Хорошо, что я не член этой треклятой партии.

— Что ты хочешь сказать? — угрожающе спрашивает Хайде.

— То, что сказал, — довольно усмехается Малыш.

— Пошли, — кричит обер-лейтенант Мозер. — Фельдфебель Байер! Поторопи своих!

— Пошевеливайтесь! — приказывает Старик. — Мир еще не наступил!

Деревня быстро обыскана. Гражданские выходят из укрытий. Все говорят, что ненавидят коммунистов и очень рады видеть немцев.

— Эти люди, наверно, были нацистами, когда Адольф еще не знал такого слова, — думает Порта вслух. Хватает старуху, которая не так стара, как кажется. — Мать, — обращается он к ней по-русски, — ты не любишь коммунистических партизан, ты любишь нацистов. Подними правую руку, старуха, и кричи: «Heil Hitler, grosses Arschloch!»[122]

Все радостно кричат, не представляя, что это значит.

— Ни разу не слышал ничего подобного! — взрывается Хайде. — Если б только фюрер знал, что происходит!

— Кончайте эту ерунду, — раздраженно приказывает обер-лейтенант. — Скажите, пусть сварят картошки и разведут в печах сильный огонь.

Порта объясняет русским женщинам, что они должны наварить картошки и не жалеть дров.

Старик орет на артиллериста-ефрейтора, у которого хватило глупости снять сапоги. Артиллерист растерянно смотрит на голые кости ступней. Санитар Тафель в отчаянии вскидывает руки.

— Мне нужно ампутировать! Вскипятите воды!

— Можешь это сделать? — скептически спрашивает Мозер.

— Не могу не сделать. Его нельзя оставлять здесь, застрелить его мы тоже не можем!

— Никому не снимать сапог, — кричит командир роты. — Это приказ!

— Господи, если б он пошел к русским, то перепугал бы их до смерти! — кричит Малыш. — Они сочли бы, что за ними пришла старуха с косой!

Ефрейтор-артиллерист привязан к столу оружейными ремнями. Женщина приносит кипяток. И помогает Тафелю, как может. Говорит, что ее муж и двое сыновей в Красной армии.

Операция длится час. Под вечер ефрейтор умирает, не приходя в сознание.

Мы опускаем его в противотанковый ров и забрасываем снегом. Вешаем на палку его каску, Старик добавляет его личный знак к своей все растущей в кармане коллекции.

Мы набиваем живот горячей картошкой. Она очень вкусная. Вскоре чувствуем себя так, будто заново родились, и не ворчим, когда приходится идти в караул. Посты удвоены. Сменяемся через тридцать минут. Больше на таком холоде не выстоять.

Мозер принимает решение выступать в семь часов. То есть за два часа до рассвета мы сможем отойти далеко от деревни на тот случай, если деревенские жители оповестят местных партизан. Скорее всего, они будут вынуждены это сделать, чтобы их не расстреляли за пособничество врагу.

Обер-фельдфебель Клокдорф цинично предлагает расстрелять перед уходом всех гражданских.

— Мертвые молчат, — говорит он с усмешкой.

— Злобный мерзавец! — напускается на него Порта. — Как можно убивать всех этих бабущщек!

— Почему бы нет? — спрашивает Клокдорф. — Тут либо они, либо мы. Какую ценность они представляют собой? В любом случае людей старше пятидесяти нужно ликвидировать! Гейдрих как-то сделал такое предложение!

— Непременно явлюсь к тебе на пятидесятилетний юбилей, приятель, — негодующе говорит Порта, — узнать, не изменил ли ты свое мнение по этому вопросу.

— Пристрелить ублюдка! — рычит Малыш.

Вскоре после полуночи наша очередь заступать на посты. Холод пронизывающий, начинается метель. Видимость не более двух метров.

У нас с Портой пост на северной стороне деревни. Тафель избавил Малыша от караульной службы из-за его ступней. Проходит около четверти часа, когда из темноты появляется обер-фельдфебель Клокдорф, следом за ним двое тащат девушку.

— Кралю нашли? — спрашивает Порта, разглядывая ее с любопытством.

— Ein Flintenweib[123], — садистски ухмыляется обер-фельдфебель, ткнув девушку в живот стволом автомата.

— И, конечно же, ведешь ее к командиру роты? — спрашивает Порта, лукаво глядя на него.

— За каким чертом? — хрипло отвечает Клокдорф. — Какое это имеет отношение к нему? Прикончим эту ведьму на месте.

— Она слишком хороша, чтобы идти на съедение червям, — говорит Порта. — Лучше давай я попользуюсь ею.

— Даже не думай! — предостерегает его Клокдорф. — Она ядовитая, как змея! — Наклоняется к девушке, которой от силы двадцать лет. — Ну, вот и все, гнусная сучонка. Здесь мы прикончим тебя. Только умирать будешь медленно, девочка. Сперва мы выстрелим тебе в живот!

— Фашист! — шипит девушка, плюнув ему в лицо. — Тебе не уйти живым из России!

Клокдорф бьет ее кулаком в пах, и она со стоном сгибается.

— Дрянь! Ты пожалеешь об этом! Я переломаю все твои коммунистические кости перед тем, как убить! — рычит он, побледнев от ярости.