Читать книгу "Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов"

Не обернулся, нет. Казалось, он провернулся внутри собственной шкуры, уклонился. Ребром ладони ударил по древку копья. Раздался хруст, слышный даже за ревом толпы.

Копье сломалось. Хорасанец закричал, правая рука его повисла плетью. Но он оказался не робкого десятка. Перехватив обломок копья левой, он метнул в обезьянца его топорщащийся щепками конец. С такого расстояния промахнуться было невозможно, и все-таки обезьяний бог опять увернулся. Пропустив копье мимо уха, он шагнул вперед и с размаху впечатал пудовый кулак в ребра молодого человека. Раздался хруст, словно об колено переломили сухую ветку. Хорасанец отлетел сажени на полторы и забился на земле, пытаясь встать. Перевернулся на живот.

Хануман прыгнул с места и приземлился ему на спину, схватил за лоб и нижнюю челюсть. Потянул. Раздался хруст ломаемого костяка. Хорасанец был уже мертв, но это не остановило огромного обезьянца. Рыча, он продолжал тянуть и дергать. Голова оторвалась. Обезьяний бог поднял ее над головой и отшвырнул в сторону, за границу видимости остолбеневшего Афанасия, затем победно воздел могучие руки, стукнул себя кулаками в похожую на наковальню грудь и заревел. Толпа ответила ему восторженным воплем, от которого у купца заложило уши.

На арену выскочили два стражника, подхватили тело под мышки и, оставляя на песке две глубоких борозды от пяток и кровавый след из разорванных артерий, потащили с глаз долой.

«Вот, значит, что тут у них? Колизей устроили, паскудники, — перекрестился Афанасий. — Бои гладиаторские». Неужто и ему уготована такая же судьба? Выйти на арену и отдать живот свой на потеху волосатым уродцам заради подтверждения могущества их бога?

А как не отдать? Он повнимательнее пригляделся к Хануману. Огромен, силен, дик, неудержим. Слыхал он, что обычная лесная обезьяна, что человека меньше вполовину, его же сильнее впятеро, да не верил. Теперь вот сам увидел. Да еще и на своей шкуре изведать может.

На душе у Афанасия стало еще горше. Лучше бы Мигель зарезал его там, в подвале. Или утопил. Кстати, вот почему и не зарезал. Распоряжение пришло доставить купца утром на арену.

Внезапно он заметил, что к его клетке приближаются двое человекоподобных обезьянцев под командованием юноши с серым, потухшим взглядом. Видать, из обращенных.

Афанасий вжался спиной в деревянные прутья, сжал кулаки. Но стражники прошли мимо. Они взялись за оглобли арбы, в которой сидели пузатые близнецы, и со скрипом ее укатили. Следом пришли еще два стражника и увезли клетку с огромным гадом. Теперь ничто не мешало Афанасию глядеть на арену.

Но глядеть было особо не на что. Хануман ушел, служки разровняли песок похожими на метлы инструментами. Но зрители не расходились, видать, ждали еще чего-то. Наконец на арене появилась арба — та самая, с близнецами. Служители прокатили ее по песку на середину круга и снова исчезли из виду. Следом показалась другая арба. Стражники поставили ее рядом с первой и достали кинжалы. Чиркнули ими пару раз по связывающим прутья лианам и опрометью кинулись под защиту каменных бортиков и крепких ворот.

Клетка, в которой сидели близнецы, качнулась. Одна из ее стенок рухнула, подняв тучи песка. Пузатые человечки выскочили из нее, остановились, затравленно оглядываясь. Оказалось, что лодыжки их скованы тонкой, но крепкой даже на вид цепью. Один склонился к уху другого и стал что-то говорить, опасливо кивая в сторону другой клетки. Тот не соглашался. Что он говорил, было не разобрать, а если б купец и разобрал, все равно вряд ли бы понял. Но, судя по рубящим движениям ладонью, можно было понять: настроен он скорее драться, чем убегать. Драться? С кем? С этой змеюкой длиной чуть не в десять саженей?!

Прижавшись лбом к деревянным прутьям и беззвучно шепча молитву, Афанасий наблюдал, как медленно приподнимается одна из стен клетки и змей, неторопливо поводя головой из стороны в сторону и пробуя воздух языком, выползает на песок. Как струится его тело, становясь все больше и больше, как двигаются под толстой кожей могучие мышцы. Близнецы замерли под немигающим взглядом желтых глаз, прижавшись друг к другу.

Змей приблизился к ним. Раззявил огромную пасть и зашипел:

— Кха-а-а-а!

Один из пузатых человечков зажал руками уши и съежился. Другой, выпятив грудь, шагнул навстречу огромному гаду. Звякнула, натянувшись, цепочка на его лодыжке. Трибуны ахнули.

Словно убоявшись его отчаянной храбрости, змей отпрянул. Мучительно долго свиваясь петлей, отполз к краю арены и улегся там, высунув голову из-под могучих колец пятнистого тела. Он внимательно наблюдал за пузатыми коротышками, но нападать явно не собирался.

— Слава богу! — выдохнул Афанасий, который за это короткое время успел пройти внутри себя путь от ненависти к пузатикам до болезненного сочувствия.

Наверное, сытый оказался. Сказывали местные, что гады подобные могут сожрать целого буйвола, а потом весь сезон дождей ничего не потреблять, валяясь бревном в грязи. И этот, видно, не так давно кого-то заглотил, а теперь медленно переваривает, вон толстый какой.

— И слава богу, — повторил он вслух.

На арену вышли несколько обезьянцев с длинными копьями наперевес. Они шли медленно, едва переставляя ноги и косясь в сторону, стараясь не глядеть на гиганта. Руки их дрожали от страха так, что блестящие наконечники выписывали в воздухе сверкающие восьмерки. Не дойдя до змея шагов десяти, они остановились, не решаясь что-то сделать.

Змей медленно повернул голову в их сторону, снова раззявил пасть:

— Кха-а-а-а!

Обезьянцы кинулась наутек, побросав копья. С трибун в спины им понеслись насмешки и укоризненные крики. Полетели огрызки и сломанные палки. Потом послышался какой-то шум, крики, треск ломающейся древесины. Однако, что происходит, толком было не разобрать.

Афанасий почему-то оглянулся на медведя. Тот сидел на полу, развалив кривенькие лапы и спиной опершись на стену. Подцепляя могучим когтем волосы лиан, отдирал их и засовывал в рот, меланхолично пережевывая.

По мере того как пауза затягивалась, рев толпы набирал силу. Наконец на арену выступили еще несколько стражников, более человекоподобных и прямоходящих. В руках они несли длинные жерди и веревки. Приседая от ужаса и постоянно оглядываясь через плечо на выход с арены, они окружили чудовище, безразлично наблюдавшее за их маневрами немигающим взглядом. Приблизились, завели жерди под могучие кольца его тулова и налегли.

Толстые палки изогнулись тростинками, жилы вздулись на могучих руках. Но сдвинуть гада не удалось. Зашли с другой стороны, попробовали подкладывать под палки чурки и рычажить. Наконец змею надоели их жалкие потуги, он снова зашипел свое странное «кха-а-а-а», взмахнул хвостом, снеся с ног несколько обезьянцев, и переполз к другой стене. Трибуны вновь отреагировали ревом. Незадачливые загонщики убрались с арены, баюкая ушибленные руки и припадая на отдавленные ноги. На вкус Афанасия, гада было бы проще порешить, но, видимо, обезьянский царь хотел сохранить его для будущих потех.