Читать книгу "Медиавирус - Дуглас Рашкофф"

Многие люди и медиа-источники поверили, что в этой истории есть доля истины, включая юристов из Американского союза за гражданские свободы. Крэсснер затронул настолько деликатную тему, что когда телеграфные агентства взялись опровергать сплетню, они ни разу не упомянули о ее непристойной специфике, заставив людей недоумевать – а не была ли она в известной степени обоснованной. Когда Крэсснер, наконец, публично признался, что история была мистификацией, многие пришли к выводу, что так его вынудило поступить ЦРУ! Крэсснер считает это своим самым успешным розыгрышем, «так как толпе народа, чтобы поверить в это (хотя бы на мгновение), пришлось поверить, что президент Линдон Джонсон, лидер западного мира, абсолютно спятил».

Соединив два образа, которые никогда раньше не ассоциировались друг с другом – президента и некрофилию, – Крэсснер предвосхитил прием нейролингвистического программирования, заключающийся в соединении двух противоположных идей или образов, шокирующего мозг так, что он создает новую нейронную цепь. Столкнувшись с приколом, человек должен сконструировать понятийную модель, которая допускала бы возможность реальности прикола, иначе он не сможет даже воспринять его. Даже если человек потом отбросит эту модель, способ, которым мозг обрабатывает информацию, оказывается изменен – по крайней мере, так утверждает теория.

Крэсснер также имел удовольствие наблюдать, как многие из его приколов превращаются в непреложные факты. Он называет это явление «сатирическим пророчеством» и находит его слегка пугающим: «В 1963 году я давал представление в „VillageGate“, во время которого сказал, что Крошка Тим женится в прямом эфире „Шоу Джонни Карсона“. Это была шутка, основанная на культурной моде смаковать разного рода странности. Но в 1969 году это произошло. (…) Я говорил об этом с гуру Баба Рам Дассом, и он сказал: „Ну, это же астральный юмор. Все связи уже есть там, в космосе – надо просто не полениться протянуть руку“. Мне понравилась эта метафора». Крэсснер также выдумал историю о том, что один больной СПИДом плюнул в кого-то и был обвинен в покушении на убийство. Через несколько лет история произошла на самом деле и наделала порядком шуму – по тем же причинам, что и его медиа-прикол: она спровоцировала культурную реакцию на страх перед СПИДом.

Но самым нашумевшим из приколов в духе 60-х была акция, организованная Эбби Хоффманом 21 октября 19 67 года, когда пятьдесят тысяч демонстрантов окружили Пентагон, чтобы заставить его левитировать. «Если вы окружите его, – объяснял Хоффман, – то Пентагон левитирует – поднимется в воздух. Это признанный факт, который мы продемонстрировали на множестве мини-Пентагонов на телевидении. Мы запросили разрешения поднять Пентагон на 100 футов; мы измерили его – меня и моего друга арестовали за измерение Пентагона. Мы знали, что зловредные полицейские не собираются позволить нам оспорить закон тяготения, потому что они не позволяли нам оспорить ни один из остальных семи миллионов законов страны».

Пентагон, разумеется, не взлетел, но этот медиа-прикол высвободил целое множество мемов. Участники акции объяснили прессе, что пятиугольные фигуры ассоциировались со злом почти во всех мировых религиях. Одного только образа Пентагона, осажденного тысячами людей, считавших его злом, хватило, чтобы показать, что не вся Америка верит в войну. Этот политический «перформанс» аллегорически продемонстрировал, что «энергию» Пентагона можно обуздать. Вспоминая об этом событии, Хоффман видит в нем реальную, пусть и метафорическую победу:

«Приколизм – это война с помощью символов. Казалось бы, мы окружили Пентагон, чтобы заставить его левитировать, но если вы возьмете фотографию этой акции и покажете ее миру – Африке, Азии, Латинской Америке, они скажут, „Черт побери! Империя уязвима!“ Во всем антивоенном движении это, вероятно, был самый воодушевляющий день для вьетнамцев, потому что они-то знали, что значит Пентагон».

Хотя приколы сопровождает замешательство, вызванное их сомнительной достоверностью, их политическое или социальное послание является кристально ясным на эмпирическом уровне. Как однажды заметил Хоффман: «Приколы удаются лучше всего, когда люди не знают, шутите вы или нет». Внедряясь в трещину между фактом и выдумкой, приколы вызывают неуютное чувство сомнения. Они пробиваются сквозь заслон предрассудков, на мгновение преодолевая недоверие публики. Они крайне опасны именно потому, что столь несерьезны. Никто не стал судиться с Полом Крэсснером из-за того, что он опубликовал свой прикол про Линдона Джонсона. В конце концов, он «просто выпендривался». (Заговорщицкое подмигивание.)

Приколы 60-х гг. положили начало традиции «обезьянской войны», как ее окрестил Хоффман. Подобно партизанской (guerrilla) войне, которую вьетнамцы с таким успехом вели против войск США, «обезьянская» (gorilla) война наносит системе максимальный ущерб при минимальном расходе средств и низком уровне риска. «Обезьянская война», практикуемая в наши дни, принимает формы от медиа-сатиры до квазитерроризма.

Обезьяны с гаечными ключами

Обязанные своим прозвищем Хоффману и его жаргону, «обезьяны с гаечными ключами» (monkeywrenchers), а проще – вредители, запускают медиа-вирусы, физически выводя из строя системы, которые они надеются ниспровергнуть. Отдельные удары, наносимые «обезьянами» по враждебным индустриям или учреждениям, оставляют на их броне всего лишь легкие вмятины, но, пройдя итерацию в медиа, эти акции становятся дерзкой и зрелищной формой обратной связи. Снятая любительской камерой видеопленка с активистами «Гринписа», таранящими на легкой шлюпке гигантское русское китобойное судно, спасает намного больше китов как многократно повторенная телевизионная «картинка», чем как физическое вмешательство в дела китобоев.

«Вредительство» демонстрирует готовность активистов идти на радикальные, рискованные меры ради торжества их дела. Однако в отличие от участников акций гражданского неповиновения, надеющихся, что их действия приведут к битве в суде, «обезьяны с гаечными ключами» подают свое неповиновение в форме приколов, приводящих к сражениям в медиа.

Хотя в наши дни существуют сотни групп «вредителей», отстаивающих десятки разных дел, мемы защитников окружающей среды и СПИД-активистов стали самым настоящим синонимом терроризма. В отличие от защитников психоделиков, гомосексуализма или даже борцов за гражданские права, «обезьяны с гаечными ключами» сражаются буквально не на жизнь, а насмерть. Жесткость тактик этих активистов прямо пропорциональна не только их страстной приверженности своему делу, но и уровню опасности, которой они себя подвергают. Даже крайне правые сторонники запрещения абортов применяют террористические медиа-тактики контркультуры в надежде распространить представление о том, что они пытаются предотвратить убийство.

Но истинно контркультурные приколисты, как бы ни были они преданы своему делу, всегда сохраняют по крайней мере намек на иронию и дистанцию по отношению к собственной деятельности.