Читать книгу "Танцы мертвых волков - Георгий Ланской"

В доме Ланы холодно и душно. Стеклопакеты не пропускают воздуха, автономное отопление отключено, как его запустить, я не знаю. Я валяюсь на кровати, слушаю плеер и думаю о боли.

Боль, без любви.

Боль, не могу насытиться.

Боль, люблю, когда очень больно,

Потому что лучше чувствовать боль,

чем совсем ничего.

Ты устала от чувства оцепенения,

Но ты такая не одна.

Я возьму тебя за руку

И покажу тебе мир, который ты сможешь понять.

Эта жизнь наполнена болью,

Если тебе не хватает счастья,

Доверься мне и возьми меня за руку —

Когда погаснут огни, ты поймёшь.

Предательство — это тоже боль. Куда более мучительная, чем чернеющий синяк от травматической пули на груди. От физической боли хочется избавиться. От сердечной — умереть. Мне хотелось именно этого. Закутавшись в одеяло, я впитывал струящийся из динамиков хрипловатый мужской голос и смотрел на фотографию, с приколотой к ней скрепкой игральной картой. Червовый туз.

С фотографии на меня смотрело мое лицо. Острые шипы колючей проволоки стягивали ребра, разрывая мышцы шипами. Вытерпеть боль можно, куда сложнее пережить предательство. Особенно если предал родной брат, желающий твоей смерти. Я не знаю, почему Лана так захотела.

Все мы летим на свет глупыми мотыльками, даже если этот свет смертелен.

Юлия

После нашего променада, Никита пропал, прислав прощальное смс: "Уезжаю по делам, приеду послезавтра". Делать мне было абсолютно нечего. Родители скорбно вздыхали, но предпочитали не соваться в мои и без того осложнившиеся отношения с мужем. Я была бы рада все разрулить, забыв о гордости и чувстве собственного достоинства, поскольку всегда предпочитала открытую ссору, а потом примирение затянувшейся холодной войне, вот только у Валеры телефон был выключен. Домашний тоже не отвечал. Я позвонила сыну Валерия от первого брака и беззаботно поинтересовалась, не в курсе ли он, где шляется папаша, но Артем не знал. Со скуки я съездила на строительный рынок и два дня развлекала себя покраской дома. Жанна навещала родственников, Светка завела себе нового кавалера и на мои звонки не реагировала. Компанию мне составлял все тот же Семенов, опротивевший до чертиков. Пока я, зависнув на шаткой стремянке, мазюкала кисточкой по деревяшкам веранды, он валялся в гамаке, глядя на меня, как кот на сметану. По мне с мерами предосторожности менты явно переборщили. Толку от такого телохранителя было мало, особенно если учесть, что я сама была готова раскроить Семенову башку банкой краски.

На следующее утро я с трудом встала с постели — все тело ныло, отвыкшее от физической работы, хотя красить я, признаться, всегда любила. К тому же я, кажется, потянула себе запястье, что неудивительно. Балансировать приходилось на самом верху стремянки, но до верха стены я так и не достала, оставив эту проблему отцу. Оценив свою работу на "удовлетворительно", я покрасила еще оконные рамы и с чистой совестью ушла отдыхать. Семенов неожиданно явился ближе к обеду с ведром свежей клубники. Мы пообедали, а потом я, сославшись на усталость, ушла в свою комнату и завалилась в постель, одолеваемая невеселыми мыслями.

До тех пор, пока руки были заняты работой, голова отдыхала от проблем. Сейчас же тяжелые воспоминания наваливались пыльным мешком, давя на затылок. Я пыталась утешить себя, мол, что ни говори, муж был виноват, хотя бы потому, что дал Аллочке повод. Но все это разбивалось о совершенно другие воспоминания, где мне было хорошо и спокойно.

Пословица "Муж и жена — одна сатана" была придумана про нас. За три года брака мы не поссорились на людях ни разу, хотя поводов хватало. Валера был полной моей противоположностью. Иногда я, валяясь рядом с ним в постели, думала: как такие разные люди могли сойтись и даже быть счастливыми? Он — жаворонок, я сова, он любит рыбу, я мясо. Он предпочитал виски, а я вино. Даже по утрам он пил чай, а я кофе, опаздывая, заливая плиту, в то время как он терпеливо ждал меня у дверей, ни разу не отругав за то, что слишком долго собираюсь, в панике носясь по квартире…

Как мы могли быть счастливыми, если у каждого за спиной по одному браку, не считая, как говорил один небезызвестный король в небезызвестном фильме, легких увлечений? У него сын четырнадцати лет, говоривший ломавшимся голосом, попугай со скверным характером. У меня — флегматичный кот и родители, чуть старше его самого, так до конца и не одобрившие брака…

Что могло быть общего у нас, если даже отпуск Валера предпочитал проводить на горнолыжных курортах, а я у теплого моря. Он ненавидел жару и глупых, амбициозных русских туристов на отдыхе, опоясанных разноцветными браслетами All Inclusive, считающих, что за триста долларов они имеют право давать в морду персоналу отеля. Я до одури боялась спускаться по сверкающему насту на двух узких палках, именуемых горными лыжами, обладая обширным антиталантом по части скольжения.

Как могли сойтись два человека, если он любил советские комедии, романы Дюма и песни Стаса Михайлова, а я — японские ужастики, запутанные романы Жапризо и готический рок?

Самое странное, что могли. Хотя сосуществовать в одной квартире было трудно, временами невозможно. Он педантично раскладывал по стопкам мои служебные бумаги, и я в этой стерильной упорядоченности не могла найти нужного документа. Я переименовывала его файлы и распихивала их по новым папкам, как считала нужным, а он потом искал и злился. И мы ни разу не поругались на этой почве, достаточно было спросить. Разве так можно? Оказалось, можно…

Оказалось, что мы, такие разные внешне — он — пепельный блондин, с глазами цвета осеннего неба, и я — фигуристая черноглазая брюнетка — можем отлично смотреться в паре, именно потому, что такие непохожие друг на друга. Именно он мог вовремя оказаться рядом на вечеринке, отвадив распоясавшегося кавалера. Только я могла "случайно" отдавить каблуком ногу клуше из очередного фонда, решившую воспользоваться моментом и попросить денег для очередной "как бы благотворительной акции". Валера выводил незадачливого кавалера на улицу и, небрежно навешав ему кренделей, объяснял, что приставать к чужой жене не стоит. Я же, вмешиваясь в беседу, сладким голосом осведомлялась у очередной вымогательницы, куда пошли деньги, выпрошенные на прошлую акцию, и не по ней ли плачет прокуратура?

Однажды я нашла мужа по запаху, как собака, случайно войдя в кафе, где тот решил пообедать. Он, уехав в Париж по делам, без примерки купил мне идеально сидевшие платье и (о, чудо!) даже туфли, хотя я каждый раз натирала новой обувью ноги.

Разве могли два человека на протяжении уже трех лет оставаться друг для друга желанными? Как можно было бесконечно таскать друг друга в постель, где все начиналось с поцелуев, до одури, до боли в губах? Валера говорил, что у меня шелковая кожа, а на его ладонях царапались мозоли, но мне это нравилось. Каждый раз, когда он прижимал меня к своему горящему телу, в глазах темнело, а под ребрами что-то сладко сжималось, заставляя сжиматься щупальца нервных окончаний по всему телу. Сердце колотилось, как сумасшедшее, а кончики пальцев раскалялись до предела. Разве можно было за три года не превратить занятия любовью (как я ненавидела пошлое слово — секс) в обыденность, когда каждый раз Вселенная взрывалась, снося все своей неукротимой мощью?