Читать книгу "Семь писем о лете - Дмитрий Вересов"

А вокруг сверкал, пел, заливался чешский май, и пражские замки выглядели моложе, словно сбрасывали по нескольку сотен лет, и уже совсем близко была Красная Армия. А Стася ненавидела все вокруг: и весну, и грядущую смерть, в которой не сомневалась, и свое тело, становившееся из газели коровой. Переводить стало нечего, поскольку теперь вокруг были одни русские, но она не прислушивалась к бешеным спорам вокруг, вся уйдя в свою пустоту, так неожиданно предавшую ее и обернувшуюся бременем.

Тем утром, проснувшись на деревянном диване в приемной Власова, она поразилась неожиданной тишине. Под потолком небольшого замка, где они стояли последнюю неделю, еще плавали голубоватые кольца дыма от ночных разговоров, но всюду царило неживое молчание. И только за витражным окном щелкали соловьи.

Стася поспешно встала, руками причесала волосы, кое-как заплетя их в недлинную косу, ибо давно уже перестала делать прическу, и, проведя по себе руками сверху донизу, с отвращением почувствовала, что за ночь проклятый ребенок словно стал еще больше. Она зажмурилась и плотнее стянула ремень, немного расслабляемый на ночь. Ее смешавшемуся сознанию казалось, что, не делай она этого, распиравшее ее изнутри чужое немецкое начало вырастет в одну ночь, как легендарный Зигфрид. Теперь она с мистическим ужасом считала, что нынешнее ее положение стало расплатой за то, что по немецкому языку и литературе она была когда-то лучшей студенткой на курсе, что в то время, когда другие девочки, поступившие по пролетарскому набору, возмущались и в знак протеста против буржуазии плохо учили профилирующий предмет, она наслаждалась и упивалась. И вот Германия в ней и скоро убьет ее, если не снаружи, то изнутри.

Стася с отвращением отпила теплой мутной воды из графина, но не успела поставить его на стол, как услышала на улице шум грузовиков. Через минуту в приемную тяжелыми шагами вошел Власов в сопровождении командира Первой дивизии и нескольких офицеров.

– Ты здесь? – нахмурился Власов, посмотрев на нее как на вещь, которую неудачно забыли. – Тогда давай в машину.

Он раздал офицерам какие-то папки, и все вышли. В утреннем воздухе стояла вонь солярки от восьми грузовиков с тентами, в последний из которых и залез Власов. Кто-то, привыкнув видеть переводчицу всегда рядом с генералом, забросил туда и Стасю.

Они выехали из городка, и вдруг Власов достал из нагрудного кармана гребешок.

– На, причешись, к американцам едем. – Стася механически последовала его совету, пепельные волосы ее вспыхнули на солнце, и генерал посмотрел на нее так, будто увидел впервые. – Да ты никак сам-друг? Кто ж это тебя, Станислава? – совсем по-домашнему, как в своей Нижегородчине, почти по-отцовски спросил он.

– Не ваше дело, – сквозь зубы процедила Стася, быстрее переплетая косу.

– Ну как знаешь, вырвемся – зови на крестины, – усмехнулся он, и в тот же миг на дорогу перед первым грузовиком, круто выворачивавшим влево, остановилась замаскированная машина. Следом из леска вылетел грузовик с красной звездой на борту, а с него на ходу выпрыгивали двое в погонах.

– Дайте мне пистолет, Андрей Андреевич, – вдруг зло сказала Стася, почти радуясь, что сейчас все кончится быстро и просто.

Власов так же зло хлопнул себя по пустому карману галифе, толкнул Стасю на дно, а сам передвинулся в самый угол, где густела тень. Судя по звукам, советские офицеры заглядывали в грузовики, методично, машина за машиной. Поджавшаяся Стася кожей чувствовала, как они подходят все ближе, и вдруг подумала, что, может быть, вот сейчас к машине подходит не кто иной, как Афанасьев, сейчас он откинет брезент и увидит ее, свою вечную любовь Стасю Каменскую, в форме РОА и беременную…

Сверкнул свет, и в кузов заглянуло рябое русское лицо, хищно поводившее глазам.

– А вот и вы, хер генерал, – злорадно усмехнулся он. – Выходи, сокол, и бабу свою вытаскивай.

На земле в спину обоим уткнулись дула, доведшие их до первой машины, в которой, как оказалось, сидели американцы.

– По-английски говоришь? – шепнул Власов, медленно и ссутулясь шагавший со Стасей плечо к плечу.

– Могу.

У американской машины генерал распрямился:

– Я пленник американской армии и требую, чтобы в этом качестве мне позволили беспрепятственно проехать в ее расположение. – Стася перевела, но офицер то ли не понял ее советского английского, то ли сделал вид, что не понял. – Также требую отпустить женщину – как видите, она всего лишь служащая и к тому же беременна.

Но на это уже и вовсе не обратили внимания, и тогда Власов спокойно повернулся к стоящим сзади советским офицерам и распахнул шинель:

– В таком случае стреляйте.

Рябое лицо вспыхнуло мстительной радостью:

– Тебя не я буду судить, а товарищ Сталин! В машину его!

В последний раз блеснули на солнце власовские очки, и Стася снова оказалась в кузове, но уже другого, открытого грузовика со звездой на борту.

На полной скорости легковушка и грузовик помчались вперед. Немецкое дитя вдруг шевельнулось в Стасе, как пойманная рыбка, от сладкого омерзения она широко открыла глаза и с высокого грузовика увидела, как вдалеке на зеленеющих полях братались советские и американские солдаты, но не было среди них ни Женьки, ни старшего лейтенанта Кострова…

* * *

Стася сидела в подвальной комнате со сводами, наверное бывшей поварской, ибо потолок был прокопчен, а от стен до сих пор слабо пахло копченым мясом. И сейчас этот запах мучил ее больше всего, тошнило, и кружилась голова. Но оба окна были забраны решеткой, а за ней виднелись пыльные, лет десять не мытые стекла – ни сквозняка, ни глотка свежего воздуха, да и света только чуть-чуть. Первое время Стася просидела в углу, свернувшись калачиком, потом бесновалась, как тигрица, трясла решетки, пинала стены, орала, бегала от стены к стене. Но и это состояние прошло после того, как ребенок, не стянутый больше ремнем, отобранным, как и все остальные предметы, включая даже чулки, видимо, почувствовал себя свободно и снова, теперь уже гораздо уверенней, зашевелился. И Стася обратила свою ненависть, только что рвавшуюся наружу, – внутрь. Но это уже была тихая сосредоточенная, жуткая ненависть, гораздо более страшная, чем предыдущая. Она прижалась животом к ледяной стене и решила стоять так, вжимаясь в нее, пока не упадет, не потеряет сознание, не заморозит этого немца.

Пронизывающий холод растекался от живота по всему телу, немели ноги, а Стасе в каком-то оцепенении представлялось, что вот она веселой девочкой в оленьей шапке с ушами катится вниз с ледяной горки, что ставили каждую зиму в сквере у бывшей Елизаветинской церкви… Ах нет, это она уже подростком прогуливает уроки, и они с подружками идут на Неву посмотреть, как прибывает к причалу знаменитый крейсер «Марат»… Как холодно, как стынут пальцы от балтийского ветра… Сколько она простояла так, неизвестно, ибо очнулась уже на полу в полной темноте. Значит, ночь. Может быть, о ней забыли? Совсем забыли? И она останется здесь навсегда, родит своего звереныша, вырастит, состарится с ним вдвоем… Но в это время ржавые петли заскрипели и молодой веселый голос крикнул: