Читать книгу "Храм - Игорь Акимов"

— Значит, и здесь без Сатаны не обошлось?

Диоген взглянул на него внимательно. Затем его губы растянула улыбка.

— Мысль интересная… — Он помедлил — и утвердительно кивнул. — Его почерк.

Только теперь Н заметил, что с храмом что-то происходит. Он как бы отделялся от Н. Становился чужим. Они стирают храм из моей эмоциональной памяти, понял Н. Вот для чего я сегодня здесь…

Проверить эту гипотезу было несложно. Днем он посетил свою клинику, и пережил такое щемящее, такое сладостное чувство… Оно было! Оно несомненно было! Он еще пожалел тогда, что не может смягчить это чувство слезами, потому что смерть забрала у него физическое тело, а с ним — и глаза, и слезы… Это было! — он так ясно это помнит — а сейчас вместо живого чувства осталась только память о нем. Ничем не окрашенная информация. Ну — побывал в клинике, поконтачил с несколькими душами; ну и что?.. Выхолощенная информация, единственное место которой — в корзине.

Неужели от всей моей жизни… А как же Мария? Ведь она — от меня неотъемлема. Если они отнимут ее у меня — я опять стану душевным уродом. И когда родится мой сын…

Если и это у меня отнимут — тогда ради чего я жил? Зачем болел душой, отдавая все, что мог отдать, каждому больному? Зачем строил храм? Зачем вчера тащил сюда крест? — ведь я же знал, что заплачу за это столько, что после уже нечем будет жить… Неужели я ошибался, полагая, что только пережитое остается тебе навсегда? Не знаю, для чего, но я создал — из своих поступков — целый мир. И где же он теперь?..

Н знал, что ответ недоступен, но почему-то бился, как бабочка об стекло. К тому же какая-то внешняя помеха отвлекала, сбивала мысли. Ну конечно — голос Диогена…

— …ты не убедил Матвея. Он возвратился от тебя в великом сомнении. Он ведь технарь — и потому экстраполирует любой процесс, живет завтрашним днем, хотя и не осознает этого…

— Он другой, — каким-то деревянным голосом возразил Н. Это была попытка отвлечься разговором. Попытка нереальная: Н оставался бабочкой за стеклом.

— Нет. Матвей только пытается быть другим. Пытается найти такой путь, где можно уберечь душу, не травмировать ее. Но! — Диоген артистично развел свои ручки: он не скрывал, что развлекается. — Такого пути нет!

— Он другой, — все тем же деревянным голосом повторил Н. — Если бы ты был человеком — ты бы понял, что я имею в виду.

— Ах, какие мы сложные! — засмеялся Диоген. — Дорогой мой, не забывай, что это я накопал ту глину, из которой Господь вас вылепил. Кстати — я был при этом. Наблюдал, так сказать, творческий процесс. А потом и сам подключился: Господь не хотел марать руки, программировать темную сторону вашей сущности, и передоверил это мне. Потом он пожалел, что не проконтролировал мою работу, и я получил изрядный нагоняй… Но поезд уже ушел!

Н почему-то вдруг вспомнил корову и собаку. Теми же глазами на него смотрел и Матвей Исаакович. На мне была печать, подумал он.

— Печать — это метафора, — сказал Диоген, возвращаясь к своему обычному тону. Ну конечно — ведь он читает мои мысли, как я об этом мог забыть, подумал Н. Он все обо мне знает: и нынешнее, и прошлое, и будущее. Зачем это ему? И зачем он тратит на меня свое время? Впрочем — для него ведь не существует времени…

— Печать — это метафора, — повторил Диоген, — и как в каждой метафоре — в ней есть все, а это значит — и ничего. Это мы ее наполняем. Собой.

Теперь Диоген смотрел куда-то мимо, да и думал об ином. Н проследил его взгляд — и понял: Диоген смотрит на пустое пространство фрески. Ведь ему еще предстоит проявить на ней черного ангела. И монаха.

— На деле все проще, — сказал Диоген. — Когда человек болен — или должен уйти из жизни — его аура меняет структуру. А значит и цвет. Это общеизвестно, хотя видят это немногие. Куда больше людей, которые способны это почувствовать. Но для этого их собственная аура должна быть больше их тела (ведь нужен контакт и сопоставление волн), а их душа должна воспринимать другую душу, как себя. Для Матвея ты был больше, чем Строитель. Ты был его проводником к Господу, может быть единственным шансом обрести покой. Поэтому не было дня, чтобы он не вспоминал о тебе. Поэтому он впустил тебя в свою душу. Поэтому он почувствовал обращенный на тебя взгляд Смерти.

Диоген порылся в своем тинейджеровском рюкзачке, подобранном на свалке, достал из него две небольших жестяных банки и несколько кистей.

— Скоро здесь появятся любопытные, — сказал он. — Пусть они найдут то, что ищут. — Диоген ухмыльнулся. — Жизнь пресна без чуда. Оно как соль. Только чудо убеждает людей, что их жизнь имеет смысл… Подержи кисти.

Пока они шли к пустой стене, Диоген взбалтывал обе банки. Возле стены он примерился, склонив голову набок, затем одну банку поставил на пол, другую открыл, понюхал, удовлетворенно кивнул:

— Красители замечательные. Впитываются в грунт, как вода в сахар. Сверху ничего, фактура прежняя, цвет мерцает изнутри… Древний рецепт. — Он взглянул на Н. — Хочешь намалевать сам?

В этом не было смысла — ведь они все стирают. И от этого творческого переживания уже через минуту не останется и следа.

— Я не умею, — сказал Н.

— Да чего тут уметь? — макаешь и мажешь. Вот погляди. — Диоген выбрал кисть, проверил ворс, пожаловался: «Химия… Скоро ничего настоящего не добудешь…» Аккуратно обмакнул кисть в краску, отжал краем банки излишек — и провел уверенную линию. Мастер. — Ну так что?

— Я так не смогу… Мне вот что интересно: тебя удивило предложение Матвея Исааковича?

— Нисколько! — Фигура черного ангела проступала на стене все отчетливей. — Он ведь руководствовался не мыслью, а чувством. Как художник. Правда, его первое, импульсивное действие было банальным… — Диоген отступил на три шага, опять склонил голову набок и удовлетворенно кивнул. Только после этого взглянул на Н. — Я имею в виду его приезд сюда. И предложение насчет охраны. — Диоген опять подступил к стене. — Но потом интуиция подсказала ему идеальное решение: послать меня. Если бы он рассуждал — он никогда бы этого не сделал. Посуди сам: что может какой-то бомж?.. Но он почувствовал, что я — именно тот камень, который может удержать конструкцию, сохранить ее status quo… Разумеется, в нашей конторе был на него расчет, но не в тот момент, погодя. Я даже собираться не начинал. А он упредил. — Диоген опять мельком взглянул на Н. В его глазах было одобрение. — Как люди растут!.. Матвей так загорелся этой идеей, что был готов отправить меня вертолетом. Ну как я мог ему сказать, что должен появиться здесь только этой ночью?..

— И как же ты отбрехался?

— Чего проще. Он искренне верующий человек, и когда я сказал, что так нельзя, что это профанация; наконец — что мы должны — если это для нас не игра в Бога и в Душу и в Мать — не прилетать на вертолете, не приезжать на автомобиле, а топать в Храм своими ножками…

— Догадываюсь: ты сказал ему, что надлежит выполнить ритуал?

— Вот-вот. Ведь сам все знаешь. Когда я произнес это волшебное слово — дальше можно было не продолжать.