Читать книгу "Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер"

— Давуд! Мой великий визирь предложил мне бороться с ним. Но поскольку я не могу бороться, мы решили, что ты сразишься за меня.

Хюррем увидела, как Давуд поклонился.

— Мой господин Сулейман, это большая честь для меня.

Сулейман потрепал волосы Давуда:

— Вижу, друг мой, у тебя снова отросли волосы. Скоро они будут такие же длинные, как у меня.

— Да, господин. — Хюррем расслышала нежность в голосе Давуда, но отношение молодого человека не укрылось и от Ибрагима, и от фавориток, которые жадно прислушивались к разговору.

У всех на глазах Ибрагима и Давуда окружили несколько ичогланов. Обоим помогли раздеться. Ичогланы надели на них тесные кожаные панталоны. Тени их мужественности плясали на тонкой материи перед женщинами — мужественности, которая находилась в нескольких шагах от них. Она не укрылась от их глаз. Затем ичогланы обильно умастили кожу соперников оливковым маслом.

— Начинаем! — закричал султан, быстро переходя в свой шатер, к фавориткам и матери, чтобы наблюдать за происходящим через резные ширмы. Он широко улыбнулся, подходя к Хюррем и Хафсе. Шел он, слегка прихрамывая и пошатываясь. Хафса посмотрела ему в глаза. Улыбка его увяла; он переводил взгляд с одной женщины на другую. Затем обернулся и бросил взгляд на силуэт Давуда.

Хафса вскочила и радостно обняла сына. Приблизив губы к самому его уху, она что-то прошептала.

Хюррем пыталась расслышать, что говорит валиде-султан, но не могла. Мать и сын продолжали перешептываться, то и дело покатываясь со смеху — пожалуй, немного нарочито. Затем они упали на диван по обе стороны от Хюррем и стали смотреть сквозь ширмы, ожидая начала схватки.

Ибрагим и Давуд вышли на подстриженную траву перед шатром. По обе стороны от них стояли статуи Аполлона и Геракла в человеческий рост, украденные из Буды, но обнаженная плоть двух соперников захватывала дух гораздо больше, чем холодный камень, из которого были высечены древние статуи.

Хюррем не могла отвести взгляда от Давуда — ее милого, любимого Дариуша. Ей все время приходилось следить за собой, чтобы не выдать себя. Поэтому она сидела немного скованно. Сулейман неловко подсел к ней, и Хюррем поняла: он все знает. И все же она продолжала с тоской смотреть на любимого, стоящего на траве. Сила и пышущее через край мужество хорошо видны были в свете факелов. Умащенная маслом кожа поблескивала, когда он сгибал и разгибал руки, готовясь к схватке.

Ибрагим хрипло закричал:

— Эй, верблюд, я скоро положу тебя на лопатки!

Давуд крепко схватил соперника за талию и повалил его на землю. Ибрагим перекатился на бок и обвил ногами туловище Давуда, отчего тот распростерся на траве. Хюррем ахнула, когда Ибрагим встал и прыгнул на поверженного врага. Оба покатились к подножию одной из статуй. Они продолжали бороться у самой решетки шатра. Руки их скользили по умащенной маслом коже. Ибрагим схватил Давуда за волосы и попытался ударить его затылком о мраморный пьедестал статуи Аполлона. Давуд оттолкнул его, и Ибрагим по инерции покатился вниз по травянистому склону. Встав и покосившись на зарешеченный шатер, Давуд поднес руку к глазам, чтобы не ослепнуть от идущего изнутри света. Хюррем поднесла руки ко рту и в отчаянии смотрела на любимого, который стоял перед ней во всей красе. Она ахнула, когда Ибрагим неожиданно выбежал из-за угла и бросился на Давуда. Великий визирь набросился на ее любимого, и они оба снова упали на лужайку.

Сулейман встревоженно встал:

— Так нельзя — это против правил!

Хафса потянула сына назад, на диван.

— Сулейман, — зашептала она, — пусть все идет как идет. И что бы ни случилось, моли Аллаха, чтобы Давуд не победил.

Сулейман молча сел, повинуясь просьбе матери; на его лице появилось нерешительное выражение. Хюррем сразу поняла, что имеет в виду Хафса и на что способен змей Ибрагим — здесь, в игре, или в полутемных коридорах Топкапы.

Давуд вытянул руку вверх, чтобы уберечься от удара, но скользкие руки и плечи Ибрагима продолжали обрушиваться на него. Тогда Давуд сделал неуловимое движение локтем. Удар пришелся великому визирю в лицо. Хрустнул сломанный нос; Ибрагим взревел от боли. Его лицо заливала кровь. Он лег на спину и, зажав нос пальцами, вернул его на место. От отвратительного хруста обитательницы женского шатра вздрогнули. Дрожа от ярости, великий визирь вскочил и побежал в свои личные покои.

Давуда била крупная дрожь. Он поклонился в сторону султанского шатра и скрылся в темном парке.

Хюррем смотрела ему вслед и думала: «Берегись, любимый. Приспешники Ибрагима не только на улицах Стамбула, но и в спальнях и хамамах Топкапы».

Она теснее прижалась к Сулейману; в голове ее мешались боль и смущение. Губы ее султана нежно коснулись ее лба, но, если он даже что-то ей и сказал, она не расслышала.

Позже, когда они, обнаженные, лежали на диване, Сулейман нежно ласкал ее. Он водил губами по ее телу, наслаждаясь ее красотой. Нежно лизнул ее грудь, пробуя сладкую горечь собственного семени, покрывшего их обоих, когда они были охвачены страстью.

— Хюррем, любимая, — почти неслышно прошептал он.

— Да?

Он приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза с тоской, с трудом пытаясь облечь мысли в слова.

— Хюррем… Ты любишь меня?

— Да, да, да… Тысячу раз да, Сулейман, — ответила она, обвивая его руками и ногами как можно крепче.

Сулейман глядел в ее бездонные глаза и понимал: она сказала ему правду.

— И я люблю тебя, мой тюльпан. — Он снова припал к ней губами. Лежа рядом с ней, прижимаясь щекой к ее уху, он очень хотел спросить ее о Давуде, о том, как она… но он не сказал ничего.

Хюррем лежала в объятиях любимого, чувствуя в каждой нежной ласке Сулеймана силу и нежность Давуда.

Глава 93

Хюррем бегала по Двору фавориток, гоняясь за своим младшим, Баязидом. Пятилетний малыш носился вокруг клумб и фонтанов, громко крича, а мать со смехом пыталась его поймать. Он прыгнул в фонтан, подняв целую тучу брызг. Хюррем не отставала от него. Она схватила мальчика, и оба повалились в воду. Хюррем приласкала Баязида и подхватила на руки. Малыш продолжал вопить и смеяться от удовольствия. Наконец она вытащила его из воды и сняла с него рубаху и штанишки, чтобы высохли на солнце.

— Ты мое сокровище, Баязид, — ворковала она, щекоча ему животик. — Твои братья уже учатся военному искусству и искусству государственного управления. Однажды и ты присоединишься к ним и научишься скакать верхом и держать саблю. Хочешь, милый?

Баязид захихикал и закивал.

— Значит, так все и будет, мой мальчик. Ты станешь искусным наездником и захватишь все земли наших врагов… Может быть, тебе удастся раздвинуть границы империи даже в новооткрытых землях Америки. — Она продолжала обнимать и целовать сынишку. — Твой брат Мехмет когда-нибудь станет султаном…