Читать книгу "Убийство арабских ночей - Джон Диксон Карр"

Таковая и была крайне необходима Маннерингу в этом деле. Джефф утверждал, что Маннеринг не покидал греко-персидский ресторан до четверти одиннадцатого – именно в это время ряженые появились в музее Уэйда. Более чем достаточно. Зачем надо было создавать столь сложную конструкцию, в соответствии с которой Агуинопопулос должен был отвезти Маннеринга на Принс-Регент-стрит, где тот якобы встретился с управляющим домом, после чего поднялся по черной лестнице? Ответ не заставляет себя ждать: жизненно необходимо было подкрепить заявление Маннеринга, что в тот вечер он навестил квартиру Холмса.

Спрашивается, почему в этом была такая необходимость? Вы, друзья, как сказал Хэдли, пропустили мимо ушей простой факт: если он и был там, то никак не мог оказаться у дверей квартиры в двадцать минут одиннадцатого. Вы даже не попытались надавить на него в этом пункте; вы, Хэдли, разговаривая с ним в доме Уэйда, упустили это из виду. Тем не менее вам должно быть ясно – старания Маннеринга убедить вас, что он в самом деле в то или иное время посещал квартиру, были для него исключительно важны.

Если и есть черточка, которая удивляет нас в его поведении, то это неутомимая и фанатичная зацикленность именно на этой подробности: он действительно нанес визит в этот дом. Он настойчиво тычет ее вам в лицо, даже когда вы в ней не сомневаетесь – начиная с первого разговора с Каррузерсом и вплоть до предъявления своих свидетелей в кабинете сэра Герберта. Естественно, он хочет, чтобы его история была подтверждена во всех подробностях, но похоже, им владеет какая-то странная мономания: он все время возвращается к детали, не имеющей никакого отношения к преступлению. Но, если верить его показаниям, какого черта ему было нужно на Прннс-Регент-стрит? Он поднялся наверх, увидел, что дверь в квартиру Холмса открыта, зашел и обнаружил в камине сложенное письмо; неоконченное, оно было написано Джерри Уэйдом…

В этом, джентльмены, и кроется его секрет. Он вынул из камина записку (как он говорит), которую явно кто-то обронил. Он вспомнил о ней, лишь когда она выпала из его кармана в полицейском участке, и он должен был найти ей объяснение. Итак, мы знаем, что Маннеринг лгун; мы знаем, что он вообще не был на Принс-Регент-стрит. Но где же, в таком случае, он обзавелся этой запиской, и почему ему надо было так настойчиво утверждать, что она была найдена именно в квартире Холмса? Когда мы убедились, что записка с одной стороны испачкана угольной пылью, мы поняли, что он должен был ее подобрать на месте преступления. Ибо в том, что касается следов угля, Маннеринг совершил ужасную ошибку, сказав, что нашел ее в камине Холмса, который растапливается углем. Каррузерс посетил эту квартиру и побывал в обеих комнатах – там вообще нет настоящего камина ни на дровах, ни на угле. Вам, друзья, стоит знать, что в этих служебных квартирах стоят только электрические камины, позорящие нашу цивилизацию.

Боюсь, что было уделено недостаточно внимания и этой маленькой записке: «Дорогой Г. Здесь должен быть труп – и труп настоящий…» – просто потому, что, как выяснилось, вся затея была просто розыгрышем. Факт получил объяснение и был забыт. Но не он был самым важным в сплетении событий. Не содержание записки представлялось самым важным, а ее местонахождение. Не так уж существенно, что Джерри Уэйд написал ее студенту-медику, осведомляясь о наличии трупа. Куда важнее другое: был ли этот клочок бумаги брошен в угольный камин в квартире Холмса, которого там не существует, – или же рядом с трупом в подвале музея Уэйда. Этот факт многое объясняет. Это объясняет, почему Джефф Уэйд так старался выгородить Маннеринга. На самом деле он спасал своего сына. Думаю, это объясняет и скромную сумму в двадцать тысяч фунтов, которая обеспечит Маннерингу интересные и волнующие приключения на Востоке.

Со свойственным мне упрямством, как его характеризует Хэдли, я сначала поведал вам завершение истории. Тем не менее, прослеживая развитие ситуации, я пришел к пониманию, что Пендерела должен был убить Джерри Уэйд…

Вы упоминали несколько человек, которые явно подпадали под подозрение. Вы считали, что поскольку Мириам Уэйд безоговорочно была единственной, которая спускалась в погреб, куда из зала можно было попасть только через дверь, то убийцей должна быть только Мириам или кто-то другой, проникший в подвал через окно. Между тем сложность в том, что попасть в подвал можно было и другим путем. Существовал большой старый лифт. В силу моей нелюбви к лестницам я могу только приветствовать его наличие, тем более что, как мне кажется по ходу повествования, он все время попадается на глаза. Куда ни ткнешься в этом деле, вечно натыкаешься на лифт. Он прямо звенит и дребезжит в памяти. И заметьте: первое, что мы о нем услышали, – лифт не работает.

Сначала Каррузерс услышал это от Пруэна в ночь убийства, затем, ознакомившись с лифтом, он нашел доказательства того, как Иллингуорд отчаянным рывком сбежал из него. Кстати, по этому поводу Пруэн отпустил замечание, которое (как и другие его реплики) должно привлечь ваше внимание. Пруэн сказал, что, по словам старика, кто-то специально вывел его из строя, ибо старый Уэйд имел жуткую привычку небрежно обращаться с лифтом и пару раз чуть не остался без головы.

Кто мог сыграть с ним такую шутку, спрашиваю я вас? Ответ прост: только Джерри Уэйд, который, как старик рассказывал Армстронгу, был электроинженером…

Я хочу, чтобы вы внимательно оценили и лифт, и его участие в событиях пятничного вечера. Многое рассказал Иллингуорд. Думаю, я впервые стал присматриваться к Джерри с того момента, как Иллингуорд появился в музее. Было тридцать пять минут одиннадцатого, и Мириам только что поднялась из погреба. (Она спускалась во второй раз, увидела, что подвал совершенно пуст, решила, что Пендерел ушел, и опять поспешила наверх.) Миновав ее, Иллингуорд направился в кураторскую. В этот момент дверь ее распахнулась, и на пороге во всей красе бакенбардов предстал взвинченный Джерри Уэйд. Он сказал старому доктору, что тот не должен тратить время на болтовню. Чего ради и с кем было болтать Иллингуорду? Но Джерри Уэйд так выразился.

Здесь мы сталкиваемся с еще одной маленькой подробностью, которой тоже не было уделено внимания. Иллингуорд вывалил нам целую кучу фактов о кураторской и о лифте. Как он неоднократно повторял, тут была массивная металлическая дверь, и из-за нее ничего не было слышно. Дверцы лифта были такими толстыми, что Иллингуорд, заключенный в кабине, не слышал, о чем в кураторской говорили Холмс и Джерри. Любой разговор в зале – согласны? – можно было услышать только при открытых дверцах лифта и еще через заслонку большого вентилятора. А в остальных случаях нельзя было разобрать ни одного слова.

Появившись в музее, Иллингуорд переговорил с Пруэном в дальнем конце зала и еще с Бакстером, который возник рядом с ними. Как Джерри Уэйд мог услышать их? Как он вообще узнал о присутствии другого человека, если сидел в помещении, откуда ничего не было ни видно, ни слышно? Мы приходим к заключению, которое не особенно удивляет нас: он должен был находиться в лифте. Иного способа не существовало. Он должен был не только находиться в лифте, но и влезть на ящик, чтобы выглянуть наружу.

С самого начала все это было весьма подозрительно. Ибо, когда Иллингуорд зашел в кураторскую, он заметил – он упомянул об этом, рассказывая, как прикидывал способ выбраться оттуда, – что дверцы лифта быстро захлопнулись, и на них заботливо повис плакатик «Неисправен». Если Джерри был в лифте, зачем ему скрывать этот факт? Господи! Он скрыл не только это, джентльмены! Сразу же обратимся к следующему дню и выслушаем, что сказал дактилоскопист о лифте, когда надо было удостовериться, что старый Иллингуорд действительно находился в нем. Да, в нем были найдены его отпечатки. Но самое странное обстоятельство было не в этом. А в том, что никаких иных отпечатков в нем не обнаружилось – вот что было самым странным.