Читать книгу "Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин"

Билет был на первый утренний рейс. Таможенник в аэропорту, заглянув в протянутый паспорт, улыбнулся в густые усы и сказал:

— Господин Дадашвили? Вам просили передать, что на ваше имя забронирован номер в гостинице «Вега». Это гостиничный комплекс «Измайлово», знаете?

Не выспавшийся и весьма недовольный происходящим Ираклий Самсонович в ответ лишь хмуро кивнул и прошел на посадку.

Его одноместный «люкс» располагался на шестнадцатом этаже. В хорошую погоду отсюда, должно быть, открывался великолепный вид, но сейчас город утонул в сером тумане, проступая сквозь него лишь смутными, расплывчатыми силуэтами. Чем Ираклий Самсонович мог полюбоваться из окна своего номера, так это дешевым уличным кафе и бесконечными рядами одинаково скучных ангаров Черкизовского рынка, между которыми копошились несметные полчища людей, похожие сверху на скопление плодовых мушек, облепивших гниющий яблочный огрызок.

Убедившись, что смотреть внизу решительно не на что, Ираклий Самсонович отошел от окна и присел на кровать. Осмотревшись в поисках наиболее вероятного места для тайника и не найдя ничего подходящего, он наудачу сунул руку под подушку. Пальцы сразу наткнулись на что-то твердое, продолговатое, имевшее прямоугольные очертания и, судя по ощущению, металлическое. Мтбевари вынул этот предмет из-под подушки и удовлетворенно кивнул, увидев под завязку набитый патронами двухрядный магазин. Теперь значение гостинца, переданного ему в дорогу, окончательно прояснилось; без этой находки толку от упомянутого гостинца было бы меньше, чем от обыкновенного молотка, купленного в первом попавшемся магазине хозяйственных товаров.

Пересев за стол, Ираклий Самсонович начал по одной вынимать из разных карманов и собирать воедино разрозненные детали чего-то, что постепенно стало подозрительно смахивать на пистолет. Разобранная бритва извергла из своего нутра мелкие металлические детали, которые нельзя было выполнить из композитных материалов и которые, как и патроны, могли быть обнаружены детектором в аэропорту. Наконец, семнадцатизарядный «глок», будто специально разработанный для нужд шпионов и террористов, был собран. Пару раз на пробу щелкнув курком, Мтбевари загнал в рукоятку обойму, дослал в ствол патрон и поставил пистолет на предохранитель.

Генерал Мтбевари хорошо понимал, на что идет. Даже в пересказе аль-Фаллаха, который по вполне понятным причинам отнюдь не стремился сгущать краски, ситуация выглядела достаточно скверной. На деле она могла оказаться еще сложнее и опаснее, и Ираклий Самсонович рисковал разделить незавидную участь Мустафы Акаева. Чего он не мог себе позволить ни при каких обстоятельствах, так это последовать за незнакомым ему полковником Габуния, записанное на компакт-диск интервью с которым сейчас хранилось у некой московской журналистки.

Сидя за столом с пистолетом в бессильно опущенной руке, Ираклий Самсонович боролся с чувством горькой обиды. Он немало сделал для Грузии еще до обретения ею независимости. Еще больше было сделано потом, особенно в последние годы. И что он получил взамен? Позорное изгнание со службы (о том, что это была всего лишь инсценировка, во всей Грузии знали буквально два или три человека, так что легшую на чело Ираклия Самсоновича печать позора можно было смело считать настоящей) и вот это задание, с которым справился бы даже зеленый стажер! Смертельно опасное задание, и при этом бессмысленное, потому что, если запись настоящая, ее оригинал сейчас лежит где-то на Лубянке и так же недоступен, как если бы находился на обратной стороне Луны. А если она фальшивая, к чему рисковать из-за нее жизнью? Дабы избежать скандала? Господи, твоя воля! Войны они не испугались, а скандала боятся…

Однако приказ оставался приказом, и генерал Мтбевари вовсе не собирался уклоняться от его выполнения. Он — всего лишь солдат, который честно служит родине. И, если родине понадобится, готов без единой жалобы отдать за нее жизнь.

Выходя из такси в двух кварталах от дома, где жила Варвара Белкина, он был исполнен решимости до конца следовать велению долга. Генералиссимус Суворов когда-то говорил, что каждый солдат должен знать свой маневр. Это вовсе не означало, что каждый солдат должен быть посвящен в подробности стратегического замысла генералиссимуса. Генерал Мтбевари знал куда больше, чем простой солдат, но и ему было известно о плане «Укус змеи» далеко не все.

Он не знал, например, что решение об его сегодняшнем визите в Москву было принято не минувшей ночью и даже не предыдущей. Этот визит изначально предусматривался планом операции в той его части, которая касалась форс-мажорных обстоятельств. В эту часть плана Ираклия Самсоновича не посвятили по той простой причине, что при возникновении упомянутых форс-мажорных обстоятельств он сам превращался в след, который надлежало замести, а заодно и в улику, которую следовало уничтожить.

Он без труда отыскал нужный подъезд и убедился, что домофон бездействует. Несмотря на это, в подъезде оказалось довольно чисто — видимо, кодовый замок испортился совсем недавно, вчера или даже сегодня. Можно было предположить, что его испортили намеренно, дабы облегчить Ираклию Самсоновичу доступ в подъезд. Эта мысль его немного обогрела: все-таки сознавать, что он не один, было приятно. Кто-то положил обойму с патронами под подушку в гостиничном номере, кто-то оставил там же на тумбочке подробную схему Москвы с прочерченным по ней красным маркером маршрутом движения от отеля до дома журналистки, и кто-то позаботился о домофоне — не столько о домофоне, сколько о генерале Мтбевари, которому в его чине было не с руки тратить время, возясь с этой штуковиной.

Оглядевшись напоследок, Ираклий Самсонович вошел в подъезд.

— Глазам своим не верю, — сказал сидевший в белой «вольво» и наблюдавший за подъездом майор Кулаков по прозвищу Старый. — Какие люди!

— И без охраны, — поддакнул напарник.

Старый погасил в переполненной пепельнице окурок и решительно полез из машины в сгущающиеся ранние сумерки. Напарник последовал за ним. Войдя в подъезд, они прислушались к доносившемуся из шахты лифта гудению и одинаковым движением достали из-под одежды оружие.

Добравшись до нужного этажа, Ираклий Самсонович вышел из лифта и остановился перед дверью квартиры, в которой жила журналистка. Откуда-то доносилась приглушенная музыка; какая-то женщина громко, на весь дом, звала Костика к столу. Генерал решил, что Костик — это ее ребенок, но вскоре женщине ответил густой бас, высказавшийся в том смысле, что родные и близкие могли бы не отвлекать трудящегося человека от просмотра матча, которого он ждал целую неделю, а принести еду прямо к телевизору. Тем более что там и нести-то особенно нечего…

Ответ не заставил себя ждать и немного напоминал то, что сделала Россия с Грузией в злополучном августе две тысячи восьмого года. Залепив кусочком липкой ленты дверной глазок квартиры, из которой доносились отзвуки разгорающейся баталии, Ираклий Самсонович сочувственно поморщился. Он был вдовец с десятилетним стажем, но опыт супружеской жизни помнился так ясно, словно все это было вчера. За пятнадцать лет супружества жена выпила из Ираклия Самсоновича целую бочку крови и, верно, пила бы дальше, если бы не утонула во время купания в горном озере. Зачем она, совершенно не умея плавать, полезла в ледяную воду, так никто и не узнал. Собственно, этим никто и не интересовался, поскольку только Ираклию Самсоновичу было известно, что его супруга держалась на плаву не лучше топора. Посему выдвинутая тогда еще полковником Мтбевари версия печальных событий была принята без возражений и с одной-единственной оговоркой: впредь быть осторожнее и не засыпать на бережку, пока жена плещется в незнакомом водоеме. Ираклий Самсонович с оговоркой смиренно согласился; он даже пошел дальше, так никогда больше и не связав себя узами брака. Это представлялось ему мудрым, единственно верным решением. Готовил он не хуже профессиональной стряпухи, к домашнему уюту был вполне равнодушен, а секс во все времена можно было получить и без штампа в паспорте. К тому же, с годами проблема секса, увы, постепенно утрачивает актуальность и уже не выглядит такой насущной, как в молодости. А что касается пресловутого стакана воды, который некому будет поднести, когда ты станешь старым, немощным и больным, так до старости еще надо дожить…