Читать книгу "Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская"

Я подумала и спросила:

— А чем Криворучко лучше, если он конкурент?

Отче ответил с полным убеждением:

— Всего лишь одним: он нормален и не дурак, не мечтатель. Он нам вселенскую резню не устроит на священной почве, хотя бы потому, что умный мерзавец. Согласно народной пословице, лучше с умным потерять, чем с дураком найти. А Прозуменщиков твой — идейный дурак, при всей прославленной глубине мысли и незаконченном философском образовании. И провокатор по натуре. Сама читала, как он Люсю письмо вынуждал подписывать. Будь оно хоть золотое, это письмо, и святая истина в нем прописана — как он любимой женщине руки выкручивал? Я бы не стал, и Криворучко посовестился бы, хоть не ангелы мы с ним, отнюдь не ангелы…

Потом, несколько охолонув эмоционально, Отче Валя продолжал, а я слушала еще в сомнении.

ДЕЛО «П» (продолжение)

…К слову о провокаторстве — его Люся очень точно Нечаевым поименовала. Помнишь, в письме подружке о том упомянула, и кто это был такой, растолковала. Надеюсь, ты-то романчик «Бесы» читала, историю своего отечества немного знаешь, колоритной фигурою был Нечаев Сергей Геннадьевич.

С самого начала я взялся за дело «П.» не с того конца, и прелюбопытную историйку обнаружил — цитату из Нечаева. Хотя для всенародной аудитории, увы, рояли не играет… Так вот, где-то за годик с эдак до вступления на известную всем дорогу борьбы с ныне покойным режимом, еще учась в МГУ, наш деятель П. предпринял первую пробу пера.

К нему с визитом приехали юноши из крупного уральского города, тоже студенты. И наш Цицерон убедил их, что по всей России и иным республикам Союза создаются тайные кружки по изучению методов борьбы с коммунистическим драконом. А он сам-де — представитель тайного, но могучего центра и порекомендовал им не запаздывать, тоже у себя завести ячейку, дабы не отстать от генерального движения; назначил юношей своими полномочными представителями.

И не смотри на меня презрительно, прелестное дитя, я не преувеличиваю, все происходило именно так точь-в-точь. Я не виноват, что он разыграл Нечаева почти буквально, кроме одного — без трупов, чего не было, того не было, лгать не стану.

Ну вот, серьезные юноши уехали к себе на Урал и состряпали на базе ихней альма матер подпольный кружочек, человек так в пятнадцать, среди них две девушки. Составили устав, список членов и стали писать программу, но не дописали. По какой-то неясной причине их конспирация провалилась, боюсь, что по пьяному делу. Боролись с режимом они не совсем профессионально, иногда скатывались в богему. В итоге все пятнадцать угодили в местную Лубянку, то-то там было радости… Студентов порасспрашивали, но и провинциальные бдительные органы, даже с точки зрения драконовских законов разглядели полную невинность ребятишек — сажать не стали. Правда, ребятки нашего П. не назвали, хотели сохранить его для России.

Их всех оптом вышвырнули из учебного заведения с волчьими билетами и из пресловутого комсомола поисключали. Так они и канули… Тем не менее напоследок ребятки снарядили самую серьезную девушку сгонять в столицу, найти учителя жизни, поведать ему печальную историю провала организации и запросить дальнейших инструкций из центра. Девушка благополучно доехала, Прозуменщикова разыскала и не сразу, но выяснила, что никакого центра нет и не было в помине, а недопеченный философ провел с эксперимент по программе Нечаева, спасибо, что все живы остались.

Историю эту я слышал из уст той самой девушки, ей пришлось сходить замуж и сменить фамилию, прежде чем удалось получить высшее образование, а остальные, по ее словам, как я докладывал — сгинули. Сердца она на мученика не держит после его отсидки, но ничего не забыла, в особенности талантливых парнишек с мехмата и физфака, угодивших в сторожа и грузчики из-за Андрюши Прозуменщикова чистого озорства.

Люся Глебова, между прочим, эту информацию подтвердила, вспомнила, как ее и одного молодого актера наш баловник рекомендовал в качестве представителей центра и издали показывал уральским мальчикам. Девушка Лида — последняя туча рассеянной бури, по приезде и к Люсе подступала с вопросами, пыталась выяснить ее полномочия, тут история окончательно разъяснилась. Было стыдно, но поздно. Вот тебе и Нечаев, Сергей Геннадьевич. Посмеялась?

Глотни, дитя мое, еще разок и внимай дальше, уже теплее… Копал я юные годы нашего деятеля усердно, но ничего серьезного, хоть застрелись, не накопал.

Было много девушек, и не со всеми он красиво прощался, кого-то посылал на аборт и забывал потом здороваться, но для дела сие, как понимаешь, сугубо не важно. Во-первых, плохо доказуемо, а во-вторых, для его масштаба — мелочи, грехи необращенной юности, а быль, как говорится в народе, молодцу не в укор.

Ни содомии, ни пьянок — ни-ни. Трезвенником и бабником обрисовался Прозуменщиков в дни своей молодости. Ничего возбраняемого — хоть плачь!

Сколько я народу перепробовал, ты не поверишь — месяцами с одними бывшими его знакомыми беседовал, можно сказать, сроднился с образом. Пока на детского поэта не наткнулся. Имени не скажу, занятные стишки пишет для младшего возраста, имеет успех. В ранней юности поэт состоял у Прозуменщикова чем-то вроде пажа-оруженосца. Года два состоял, пока наш герой у младшего друга девушку не увел, однако суть не в том. Поэт мне про другую девушку рассказал. Про школьницу неполных пятнадцати лет, с которой наш двадцатитрехлетний друг крутил роман всерьез, без платоники, не страшась уголовного кодекса.

Тут у меня звоночек и бренькнул — налицо совращение малолетних, хотя тоже слабовато. Детский поэт заметил, что школьница была их всех на голову выше — акселератка, выглядела лет на восемнадцать спокойно. Правда, очень переживала, когда Прозуменщиков бросил ее без объяснений — у него как раз началась любовь с Люсей Немировской, девушка была Люсе не конкурентка. Люся в тех временах слыла воплощенной интеллигентностью целого МГУ, и худородного Прозуменщикова это манило. Еще Люся писала стихи в декадентском стиле…

Так вот брошенная девочка допереживалась до того, что резала себе вены и угодила в психбольницу. Ее отец, было дело, даже являлся к Прозуменщикову, слезно умолял спасти дочку — Люся в письме об этом упоминала, ее тоже задело немножко. Милый Андрюша отцу обещал посодействовать, но уклонился, не хотел смущать Люсин покой, боялся, что приревнует — так это обозначил детский поэт, а правду — поди ее поищи. Жуткая история — но опять же в рамках: любви не прикажешь, посему Прозуменщикову от такого прошлого ни холодно ни жарко — всем понятно.

Все же эта подробность меня зацепила, захотелось найти выросшую девочку и послушать, а вдруг свидетельница, готовая заявить, что Прозуменщиков ей жизнь сломал, соблазнил в малолетстве и гнусно бросил. Не первый сорт, конечно, товарец, но как поется в песне: лучше хрен, чем ни хрена, прости меня, дитя, за простонародное выражение.

Однако, легче оказалось, однако, задумать, чем осуществить: свидетельница-то как в воду канула. Имя — есть, что-то вроде фамилии — имеется, но поди найди ее… Девочку никто из Андрюшиного круга знакомых более никогда не встречал и ничего о ней никто не знал. Была девочка и сплыла.