Читать книгу "Рулетка судьбы - Антон Чиж"

Такого обращения терпеть нельзя. Агата Кристофоровна принялась колотить кулачком, требуя открыть. Ей пригрозили, что вызовут городового. Если не прекратит безобразничать. Отношения с городовыми у мадам Львовой нельзя было назвать безоблачными. Особенно с городовыми на Большой Молчановке. Тем более что фигура в черной шинели уже посматривала в ее сторону. Пока издали.

Как ни обидно было, но пришлось отступить. Тетушка только мстительно стукнула ботинком в низ двери. Что для дамы ее лет было откровенным безобразием.

Агата Кристофоровна залезла в пролетку и приказала везти ее назад. По московским мостовым она тряслась в мрачнейшем настроении духа, с каким Наполеон покидал захваченный, сожженный, но не покоренный город. Брусчатку, кстати, с тех пор так и не перекладывали.

4

Теория вероятности давала 1 к 35, что Агата после случившегося уедет из Москвы, 1 к 3, что побежит к тетушке, и они заявятся вместе, чтобы охать и ахать над живым и невредимым чиновником сыска. И 1 к 2, что Агата устроит благодарственный подарок. Закон случайности, как обыч-но, внес поправку. Все ставки оказались проигрышными. Пушкин неторопливо снимал и вешал пальто, чтобы оттянуть то, что его ожидало. Появление Агаты вместе с Тимашевой с утра в сыске не сулило ничего доброго. Особенно если вид у обеих виноватый и напуганный.

Пушкин старательно поздоровался с Лелюхиным и Актаевым, кивнул Кирьякову и только затем подошел к неизбежному. То есть к своему столу. Около которого сидели слишком смирные дамы, старательно прятавшие глаза. Он сел, уложив руки на столешнице, чтобы иметь хоть какую-то опору.

– Сообщайте, – сказал Пушкин. – Без лишних подробностей. Только факты.

Локоток Агаты легонько подтолкнул Тимашеву.

– Прасковья пропала, – сказала та.

– Когда?

– Вечером ушла…

– Вчера вечером?

– Нет, еще позавчера…

Агата чуть не подпрыгнула на стуле. Сама виновата: не уточнила, когда именно компаньонка убежала…

– Мадемуазель Тимашева, вы хотите сказать, что ваша гувернантка Прасковья…

– Она не гувернантка, – будто защищая подругу, вставила Настасья.

– Ваша гувернантка, – повторил Пушкин. Он был строго официален. И тем страшен, – …ушла две ночи назад, а вы только сейчас сообщаете?

– Простите меня…

– Почему столько ждали? Почему не сказали мне вчера утром?

– Я… Я… не знала, что мне делать…

– Вчера я был у вас, почему промолчали?

– Думала, может, Прасковья еще вернется…

– Царапина на лице не от падения на лед. Поссорились с Прасковьей, она подняла на вас руку. – Пушкин не спрашивал, а утверждал. Таким Агата его еще не видела. Кажется, Тимашевой удалось то, что не получилось у нее: рассердить Пушкина по-настоящему. Оказывается, он умеет злиться и переживать. У него есть чувства!

– Вы совершили непростительную глупость, – продолжал чиновник сыска тихим голосом. Отчего становилось еще страшнее.

Настасья не выдержала и закрыла лицо ладошками. Весь крепкий характер рассыпался, будто его и не было. Осталась только плачущая бедная девочка. Такая жестокость возмутительна. Агата обняла ее и всем видом показала: они пришли не за нотациями, а за помощью…

– Прошу рассказать подробно, что происходило перед тем, как Прасковья ушла.

Потребовался платочек Агаты, чтобы Тимашева отерла слезы и остудила лицо. Ничего нового Агата не услышала. Настасья подробно рассказывала, как Прасковья весь вечер нервничала и не находила себе места, а потом вдруг сообщила, что должна уйти. На этом рассказ исчерпался.

– Третьего января я был у вас в гостинице под вечер. Вы вышли одна, без Прасковьи, – сказал Пушкин. – Как помните, у нас случился не слишком приятный разговор…

– Да, помню… И уже принесла свои извинения…

– Ваши извинения приняты… Прасковья ушла до меня?

Невольно Агата подумала, что, будь преступником, созналась бы во всем, что делала и не делала. Лишь бы не слышать это стальной голос.

– После, – чуть слышно проговорила Настасья, опустив голову. – До вашего прихода у нас разговор шел на повышенных тонах… А когда я вернулась, Прасковья будто с цепи сорвалась… Ударила меня… И убежала… Я не знала, что она исчезнет…

Логичное объяснение тому, что произошло на лестнице «Лоскутной», когда с Пушкиным разговаривали, как с лакеем: Тимашева вырвалась из одного скандала и устроила другой. Формула сыска ясно указывала, что случилось после побега Прасковьи. И блокнот не надо доставать.

– Мадемуазель Тимашева, вспомните, что именно Прасковья хотела сделать в тот вечер.

– Она хотела достать денег.

– Зачем? У вас теперь наследство.

– Я не сказала ей про наследство, – ответила Настасья, бесстрашно взглянув на Пушкина.

Агата оценила эту храбрость.

– В чем причина?

– Какое ее дело? Это мои деньги. Наследство прислуги не касается!

Характер возвращался. Запуганная крошка становилась богатой и дерзкой наследницей. Но превращение не случилось до конца. Настасья притихла.

– Простите. Это я во всем виновата, – сказала она. – Где теперь искать Прасковью…

Опыт полиции на этот счет имел не лучший прогноз. Лучший был в том, что тело Прасковьи всплывет по весне из пруда или найдется под растаявшим снегом. Худший означал безнадежное. Надежда была в ином: смерть компаньонки не ложилась в формулу сыска. Говорить об этом Пушкин не имел права.

– У Прасковьи могут быть в Москве родственники или знакомые?

Тимашева покачала головой.

– Любовник или жених?

Иногда мужчины бывают чрезвычайно глупы. Агате было очевидно: ну какой жених, когда за границей жили больше трех лет.

– Нет-нет… Мы же приехали перед Рождеством… Да я бы знала, такое нельзя скрыть между подругами…

– Все время были вместе? – спросил Пушкин, не замечая недовольного лица Агаты.

– Почти…

– Прасковья отлучалась?

– Иногда… Отпрашивалась прогуляться…

Пушкин вспомнил уезжавшую пролетку и спину Прасковьи в ней.

– Ваша компаньонка собиралась в тот вечер на рулетку?

– Нет, не думаю… Все деньги были у меня…

– Прасковья предложила делать ставки вместо вас?

– Что вы… Это я придумала…

– Испробовали первый раз за границей?

Настасья кивнула.

– Почему Прасковья испугалась, когда у вас украли ридикюль?

Это уж совсем через край. Агату возмутила наглость: ну откуда Пушкин знает, что там было? Как будто видел… Хотя, если вспомнить, Прасковья действительно была слишком взволнована…